Вопрос Финклера
Шрифт:
— Стало быть, ты считаешь, — подхватил он предыдущую мысль собеседника, — что я выдумываю связь между Хепзибой и Сэмом, чтобы ускорить собственный конец?
Либор поднял руки в знак отрицания:
— Я выразился иначе. Но люди, ожидающие самого худшего, во всем видят только самое худшее.
— Но я ничего не видел.
— В том-то и дело.
Треслав наклонился вперед, положив локти на стол:
— Раз уж вы с Хепзибой одна семья, скажи откровенно: по-твоему, она способна на такое?
— Сойтись с Сэмом?
— Или с кем-то
— Если она член моей семьи, это не делает ее отличной от других женщин. Но я не согласен с утверждением, что непостоянство заложено в женской природе. Я сужу по своему опыту. Малки мне никогда не изменяла.
— Ты полностью в этом уверен?
— Конечно, я не могу быть полностью уверенным. Но если она не позволяла мне усомниться в ее супружеской верности, значит, она мне не изменяла. О верности не обязательно судить по делам; бывает достаточно желания заявить об этом, с одной стороны, и желания в это поверить — с другой.
— Такой подход, может, и применим в твоей Праге, но не за ее пределами.
— Однако мы с Малки жили не в Праге. Я хочу сказать, что какие-то отдельные ошибки не должны менять картину в целом. Главное — это взаимное стремление хранить верность.
— То есть главное, чтобы Хепзиба стремиласьбыть верной мне, пусть даже она при этом трахается с Сэмом?
— Надеюсь, она так не делает.
— Я тоже на это надеюсь.
— Правильнее будет сказать: я в этом очень сильно сомневаюсь. Вопрос в том, почему тысомневаешься в ее верности, не имея к тому никаких видимых поводов?
Треслав задумался над этим вопросом.
— Закажу-ка я еще сэндвич, — произнес он чуть погодя, словно сэндвич мог стимулировать его мыслительный процесс.
— Возьми мой, — предложил Либор.
Треслав покачал головой и подумал о Тайлер. «Возьми мою, — как будто намекнул ему Финклер, отправляясь налево. — Возьми мою, пока я занят с другой».
Он никогда не говорил Либору о своих свиданиях с Тайлер и совместных просмотрах телепремьер Финклера. Он не говорил об этом никому. Эта тайна принадлежала не ему одному, но и несчастной Тайлер. А также Финклеру, пусть он о ней и не ведал. Но сейчас Треслава так и подмывало рассказать об этом Либору. Сам по себе рассказ позволил бы ему кое-что прояснить, хотя что именно — он еще не знал. И он не мог узнать, пока не услышит собственный голос, излагающий эту историю. Либор уже очень стар, и он не болтлив. Тайна, которой суждено уйти в могилу вместе с Треславом, уйдет туда же и вместе с Либором, только гораздо раньше.
И под влиянием момента он выложил все начистоту.
Либор слушал его молча, а когда рассказ был окончен, он, к изумлению Треслава, заплакал. Не то чтобы залился слезами, нет — просто слезинка-другая блеснули в уголках стариковских глаз.
— Я очень сожалею, — сказал Треслав.
— Да уж, тут есть о чем сожалеть.
Треслав не знал, что сказать дальше. Он не ожидал такой реакции. Либор много чего видел и слышал, вращаясь в светских кругах и когда-то сам развлекал Треслава анекдотическими историями из серии «Сперва перепихнемся, а интервью потом».
— Мне не следовало об этом рассказывать, — признал Треслав. — Похоже, я ошибся.
Либор пристально смотрел на свои руки.
— Да, твой рассказ был ошибкой, — произнес он, не поднимая глаз, как будто обращался совсем не к Треславу. — Возможно, даже большей ошибкой, чем твои действия. Я не хочу взваливать на себя тяжесть этого знания. Я предпочел бы помнить другую Тайлер. И другого тебя. О Сэме я не говорю, он сам способен о себе позаботиться. Лучше бы я не ведал о том, что ваша дружба омрачена изменой. Ты сделал этот мир еще печальнее, Джулиан, а он и без того очень печальное место, поверь мне. Это было жестоко с твоей стороны.
— Прости. Либор. Сам не знаю, что меня подтолкнуло.
— Нет уж, ты все прекрасно знаешь. Рассказывая такие вещи, мужчина всегда знает, зачем он это делает. Ты ведь втайне этим гордишься, верно?
— Горжусь? О господи, нет!
— Считаешь это своей победой?
— Да нет же, о господи!
— Как бы то ни было, ты доволен тем, что хоть здесь обставил Сэма. Разве не так?
Треслав решил подумать, прежде чем отвечать на сей раз. Нельзя же все время твердить «нет, о господи» с минимальными вариациями.
— Я не хотел его обставить,Либор. Тут нечто иное. Я хотел приобщитьсяк его миру. К их миру.
— От которого ты был отстранен, как тебе казалось?
— Да, — сказал Треслав, снова после паузы.
— Потому что они были такой блестящей парой?
— Да, пожалуй.
— Но ведь Сэм был твоим другом. Вы росли вместе. Вы регулярно с ним виделись. Он жил в том же мире, что и ты.
— Мы росли вместе, но его мир всегда отличался от моего. Такой вот парадокс.
— Потому что он умен? Потому что он известен? Потому что он еврей?
Прибыл сэндвич с солониной для Треслава, политый горчицей точно так же, как в старые времена. С парой тонко нарезанных огурчиков.
— Так сразу и не сообразишь, — сказал Треслав. — Впрочем, да — по все трем причинам.
— Значит, когда ты лежал в объятиях его жены, ты чувствовал себя таким же умным, таким же известным и таким же евреем, как он?
Треслав не стал говорить, что он никогда по-настоящему не лежал в объятиях Тайлер, как и она не лежала в его объятиях. Ему не хотелось углубляться в детали и сообщать Либору, что она занималась сексом, повернувшись к нему спиной.
— Что-то в этом роде, — сказал он.
— И какое из трех тебя особенно привлекало?
Треслав издал глубокий вздох, давая выход чувству вины и своим потаенным страхам:
— Так сразу и не скажешь.
— Тогда позволь мне сказать за тебя. Больше всего тебя привлекало еврейство.
Треслав прервал его, потянувшись через стол и схватив за руку.
— Прежде чем продолжить, — сказал он, — тебе следует знать, что Тайлер не была еврейкой. Раньше я считал ее еврейкой, но это оказалось не так.