Вопрос на десять баллов
Шрифт:
– Познакомься с Мингусом и Колтрейном! – говорит Алиса.
– Привет, Мингус и Колтрейн.
Тут собачий этикет начинает хромать: пока мы шли по двору, они унюхали холодное мясо у меня в чемодане. Я поднимаю его как можно выше.
– Что скажешь?
– Очень мило. И больше, чем я ожидал.
– Мама с папой купили его гиней за пять, что ли, еще в шестидесятых. Иди сюда, я познакомлю тебя с Розой.
Мне требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что Роза – это ее мама.
Существует старинное шовинистическое клише, что женщины превращаются в собственных матерей после замужества, но в случае с матерью Алисы я бы не стал возражать. Не то чтобы я собирался жениться на Алисе или еще чего-нибудь, но миссис Харбинсон просто красавица. Когда мы заходим на кухню (сарай
56
Шоу на «Радио-4».
– Так вот ты какой, Брайан. Я о тебе столько слышала, – говорит Роза, улыбаясь, хватает меня за кончик пальца своими грязными руками, и у меня в памяти всплывает училка, в которую я втюрился, когда мне было девять.
– Очень рад видеть вас, миссис Харбинсон. – Я и говорю как девятилетний пацан.
– Ой, пожалуйста, не называй меня миссис Харбинсон, я от этого чувствую себя старухой. Называй меня Розой.
Когда она наклоняется ко мне, чтобы поцеловать в щечку, я рефлекторно облизываю свои губы, поэтому мое касание ее щеки кажется чересчур влажным, да еще этот слишком громкий чмокающий звук, который эхом отражается от плитки, лежащей на полу. Я даже вижу, как моя слюна блестит на ее лице, под глазом. Роза аккуратно ее вытирает тыльной стороной ладони, пока она не испарилась, делая при этом вид, что поправляет прическу. Затем между нами возникает угрожающе огромный мистер Харбинсон – он собственнически целует вторую, сухую, щеку.
– А вас мне как называть, мистер Харбинсон? – весело спрашиваю я.
– Называй меня «мистер Харбинсон»…
– Майкл! Не будь таким противным, – говорит Роза.
– …или «сэр». Ты можешь называть меня «сэр».
– Просто не обращай на него внимания, – советует Алиса.
– Я купил немного вина, – говорю я, вытаскивая бутылку из сумки и протягивая ее мистеру Харбинсону. Он смотрит на нее с таким видом, будто я вручил ему графин со своей мочой.
– О, большое спасибо, Брайан! Теперь мы всегда будем тебя приглашать! – восклицает Роза.
Мистер Харбинсон в этом не уверен, если судить по его виду.
– Пошли, я покажу тебе комнату, – говорит Алиса, беря меня за руку, и я вслед за ней поднимаюсь по лестнице, оставив миссис и мистера Харбинсон шептаться внизу.
В нашем мезонетте на Арчер-роуд есть такая точка посредине лестницы, с которой, если слегка наклонить голову, можно видеть все комнаты дома.
В Блэкберд-коттедже ничего подобного нет. Дом просто огромен. Моя комната, бывшая комната Алисы, находится на самом верху, под старинными дубовыми балками, где-то в восточном крыле. Одна стена полностью увешана увеличенными детскими фотографиями Алисы: вот она в цветастом сарафане печет булочки; вот собирает ежевику в грубых джинсах; вот играет Оливию в школьной постановке «Двенадцатой ночи» и, надо полагать, «Доброго человека из Сычуани» с нарисованными усами; а вот – одетая в черный мусорный пакет (малоубедительный костюм «панк-рокера» для вечеринки) – скромно показывает пальцы, растопыренные в виде буквы V, в объектив фотоаппарата. Есть и сделанная «Полароидом» фотография ее родителей, когда им было по двадцать: счастливые обладатели одного из самых первых мягких кресел с наполнителем из поролона, выглядят как музыканты группы «Fleetwood Маc», одеты в такие же расшитые жилеты и курящие нечто, что может быть, а может и не быть сигаретами. Полки с книгами показывают, что Алиса наверняка была большой шишкой в Паффин-клубе [57] : Туве Янссон, Астрид Линдгрен, Эрик Кестнер, Эрже, Госинни, Удерзо, Сент-Экзюпери – мировая
57
Детский книжный клуб.
– Думаешь, тебе здесь нормально будет? – спрашивает Алиса.
Не знаю, как она может ожидать, что я вообще здесь глаза сомкну хоть на минутку.
– Думаю, ничего.
Она следит за моим взглядом, изучающим фотографии, без притворного смущения или ложной скромности. Вот она, документальная история моей жизни – хорошая у меня жизнь, правда? В четыре у меня было все, о чем могла мечтать четырехлетняя девочка, и в четырнадцать я чувствовала себя прекрасно – спасибо большое.
– И не пытайся искать мой дневник – я его спрятала. А если ты замерзнешь, а замерзнешь ты обязательно, возьми в шкафу одеяло. Ладно, давай помогу тебе распаковать вещи. Чем хочешь заняться сегодня вечером?
– Не знаю, просто погулять вокруг дома. Сегодня по телику «В джазе только девушки».
– Извини, здесь телика нет.
– Правда?
– Папа не любит телевидение.
– Но он же телепродюсер!
– В Лондоне у нас есть телик, но папа считает, что иметь телик в деревне – неправильно. И что значит твое выражение лица?
– Да так, просто думаю – три дома, один телик. У многих людей все с точностью до наоборот.
– Не нужно цитировать «Социалистического рабочего» [58] , Брайан, нас никто не слушает. А это что, трусы-боксеры? – Она держит в руках мои трусы. Легкая эротическая дрожь наполняет пространство между нами, и я мысленно от всей души благодарю маму за то, что она их погладила. – Я всегда считала, что ты носишь стринги… – Пока я соображаю, хорошо это или плохо, Алиса издает вопль: – Боже мой! А это еще что такое!..
58
Еженедельная газета Социалистической рабочей партии Британии.
Она нашла мясное ассорти, завернутое в фольгу. Я пытаюсь выхватить сверток из ее рук:
– А, это мне мама положила…
– Дай посмотрю…
– Да ничего там интересного нет, поверь мне.
– Контрабанда! – Она вскрывает сверток. – Мясо? Ты контрабандист, притащил с собой запасы мяса!
– Мама волновалась, что я ем недостаточно белка.
– Тогда поделись с нами немножко – я умираю как хочу мяса! – Она вытаскивает кусок светло-серого вареного бекона и плюхается на кровать. – Мммм. Немного суховато.
– Это особый рецепт моей мамы. Она с вечера режет бекон на кусочки, оставляет на ночь на батарее, потом подсушивает феном.
– Только не вздумай попасться с этим на глаза Розе. Она умрет на месте. В Блэкберд-коттедже мясо объявлено вне закона.
– А что едят Мингус и Колтрейн?
– То же самое, что и мы. Овощи, мюсли, рис, макароны. – (Они кормят своих собак макаронами.) – Что у тебя там?
– Твой подарок на Рождество. – Я протягиваю ей долгоиграющую пластинку, обернутую в подарочную бумагу. – Это теннисная ракетка.
Алиса бросает взгляд на открытку, провокационно-романтического Шагала, приклеенного к альбому скотчем. Я долго и упорно трудился над текстом подписи, порвал несколько черновиков, пока у меня не получилось красноречивое и эмоциональное: «Алисе, моему наиновейшему, лучшайшему (грамм.?!) другу, со всей любовью, Брайан». Мою особую гордость вызывает сухой юмор примечания о грамматической ошибке рядом со словами о лучшайшем друге и любви и то, что я не подчеркнул искренность своих эмоций. Но Алиса так и не удосужилась прочитать открытку, а сразу разрывает оберточную бумагу.