Вопрос веры
Шрифт:
И что в итоге? Разве кто-то приполз на коленях благодарить меня? Разве я увидел алую ковровую дорожку? Или сорок обнаженных девственниц выбежали мне навстречу? Нет, я увидел солдат, которые в грубой форме препроводили меня и моих друзей в вонючую клетку, не очень, правда, в своей убогости отличающуюся от жилища среднего умника.
Я говорю так, потому что видел, как вы, ничтожества, живете. Раса опустившихся грибожуев, осажденная озабоченными подсолнухами. Преисполнившись жалости к девушке покойного графомана (весьма страшненькой, хотя и не до такой степени,
Я опускаю претензии к качеству продуктов и мастерству поваров, - зачем говорить о том, чего нет?
– и предъявляю встречный иск Новому Красноярску. Обвиняю в порче имущества, оскорблении действием и насильственном удержании в месте, не предназначенном для жизни в принципе. Для удовлетворения моего иска необходимо: выдать новый бронетранспортер взамен испачканного внутренностями Педры; вернуть изъятое оружие и добавить не меньше двух ящиков патронов; поднять нас на поверхность с величайшими почестями.
Я отказываюсь от денежной компенсации, поскольку вы все - нищеброды. Предложение разбавить генофонд расцениваю как умышленное оскорбление и склонение к скотоложству. Но вы можете изваять мою статую и поклоняться ей. Новая религия будет называться "риверианство". Впрочем, на этом не настаиваю. Вряд ли ваше сознание дозрело до религии. Можете сперва сочинить обо мне пару мифов. У меня все, ваши чести.
– Я поклонился трибунам и вновь повернулся к залу.
Челюсти Джеронимо и Вероники упали так низко, что едва не вышли из пазов. Но это немое обалдение не шло ни в какое сравнение с той бурей, что разразилась за их спинами. Даже солдаты едва сдерживали взбешенную толпу, готовую линчевать.
– Сжечь его!
– визжали одни.
– К триффидам гниду!
– орали другие.
В меня полетели банки, бутылки и - внезапно - чьи-то трусики и лифчик.
Я застонал и пошатнулся под напором неистовой волны, несущейся в меня из зала. Мой эмоциональный двойник бился в судорогах и пускал пену изо рта. "Слишком... много", - прохрипел он.
Я рухнул на колени, потом повалился на пол, чувствуя, как против воли на лице расцветает сытая, довольная улыбка. В глазах потемнело. В темноте вспыхнул огонек, и я увидел отца, сидящего возле костра. Папа грустно качал головой, глядя на глубину моего падения. "Не говори ничего, - прошептал я ему.
– Так... Так просто было надо!"
– Благодарю вас, господин Риверос, вы можете садиться, - послышался голос Черноволосого.
– Приглашаю обвиняемого Джеронимо Фернандеса Альтомирано.
Я сгреб себя с пола и поплелся на скамью подсудимых. Проходя мимо меня, Джеронимо выразил надежду, что на том свете мы будем вариться в одном котле.
– Ты что, вообще наглухо отмороженный?
– шепотом спросила Вероника, когда я сел рядом.
– Я этого не скрывал с самого начала.
Немного подумав, я решил сделать хоть что-то хорошее и,
– Не бойся смерти. Там - просто комната с надписью: "Who cares?" и обзором на весь мир. Можно даже заказывать девочек в любое время.
– Ну, хоть там не придется изображать из себя натуралку, - безразличным голосом отозвалась Вероника.
– Блин, я не то хотел...
– Помолчи, а? Ты сегодня достаточно высказал.
Я заткнулся и уставился на Джеронимо. Одного взгляда хватило, чтобы понять: демон раннего пробуждения вновь одолел его. Как яростно он смотрит на сестру, как злобно горят глаза...
Зал продолжал бесноваться, и Черноволосый взглянул на Седого. Тот опирался локтем о трибуну, прикрыв глаза ладонью, но каким-то чудом уловил невербальный сигнал коллеги, поднял голову и застучал молоточком, явно жалея, что под рукой нет кувалды покрепче. Которой можно было бы разбить мне голову.
Наконец, пришла тишина, и Черноволосый, которого мое выступление, казалось, только приободрило, улыбнулся Джеронимо:
– Молодой человек, изложите, пожалуйста, вашу версию событий.
Джеронимо не заставил себя упрашивать. Выпростав руку с указующим перстом, он заговорил:
– Согласно моей версии эта жирная старуха с псориазом, которая имеет наглость называться мне сестрой, во время нападения на транспортер проигнорировала мой приказ и не убила всех врагов, цинично маскируя предательскую деятельность под так называемый здравый смысл! Это прирожденное удобрение для триффидов попросту не смогло оторвать от кресла свой отожранный зад, и...
Я постарался отключить восприятие скрипучего голоса Джеронимо. Покосился на Веронику. Бледная, с бесконечно злым лицом, она сидела, подперев кулаком подбородок, и смотрела на брата.
– Перед полным залом, - процедила сквозь зубы.
– Не думала, что до такого дойдет.
– Да он же себя не контролирует, - сказал я.
– А я что, просила утешений?
Пожав плечами, я отвернулся. Кажется, тот короткий миг душевной близости остался в далеком прошлом. Впрочем, мне было все равно. Мой эмоциональный двойник обожрался до такой степени, что мог лишь тихонько пищать на выдохе.
Тем временем выступление Джеронимо прервал Черноволосый:
– Простите, - мягко сказал он, - но я бы попросил сосредоточиться на описании инцидента, приведшего к вашему задержанию. Расскажите, как произошло убийство.
– Ах, это!
– Джеронимо отмахнулся.
– Форменный дурдом. Мы спокойно ехали, никого не трогали, и вдруг появился этот псих. Не то пьяный, не то обдолбанный, он бросался под гусеницы и орал стихи. Мой дорогой друг Николас включил задний ход, но псих оказался хитрее. В своей неискоренимой жажде самоубийства он обежал вокруг и бросился под гусеницы сзади, нанеся всем нам непоправимый моральный ущерб. Мой друг Николас рыдал над его телом так долго, что все подумали...
– Прокомментируйте доведение до самоубийства!
– чуть ли не подпрыгнул Черноволосый, который с каждой секундой волновался все больше.