Вопросы теории гибридной войны
Шрифт:
• НАТО признает, что ее союзники могут извлечь выгоду из основанного на нормах, предсказуемого и безопасного киберпространства;
• на встрече на высшем уровне в Брюсселе в 2021 г. союзники одобрили новую комплексную политику киберзащиты, которая поддерживает основные задачи НАТО и общий потенциал сдерживания и обороны для дальнейшего повышения устойчивости Североатлантического союза.
Анализ подходов НАТО к вопросам использования киберпространства показывает, что под прикрытием разговоров о необходимости усиливать киберзащиту альянса, союзников и партнеров, военно-политический блок на системной основе совершенствует глобальные возможности по ведению наступательных, подрывных действий в киберсфере и разведке.
К
Сказанное позволяет сделать вывод, что в среднесрочной перспективе знаковой чертой процессов информационного противоборства скорее всего станет повышение уровня конфликтности в киберпространстве. По мнению ведущих отечественных и зарубежных военных политологов, это способно в корне изменить процесс протекания военных конфликтов, причем уже в обозримом будущем, а границы между состоянием войны и мира станут более размытыми.
Таким образом, подготовка к ведению киберопераций в рамках ГВ приобретает на Западе стратегические масштабы.
Напомним, что несколько лет назад Российская Федерация вместе с Китаем, Таджикистаном и Узбекистаном представила в ООН проекты «Правил поведения в области обеспечения международной информационной безопасности» и конвенции по тому же вопросу. Но они до сих пор не нашли необходимой поддержки. А это могло бы содействовать существенному снижению киберугроз в мире.
Глава 6
КОГНИТИВНАЯ ВОЙНА
Широкое использование информационных подрывных технологий в условиях обостряющегося межгосударственного противоборства в существенной степени способствует ослаблению системы глобальной безопасности, деформация и раздробленность которой приводят к нарастающей хаотизации международных отношений. В условиях непростой геополитической реальности появляются новые виды конфликтов, сочетающие традиционную военную мощь с политической, информационной, финансово-экономической, культурно-мировоззренческой и другими составляющими.
Современная действительность все больше определяется глобальной военно-политической, социально-экономической нестабильностью, цивилизационными противоречиями в культурно-мировоззренческой сфере, которые в совокупности своей провоцируют нарастающую хаотизацию международных отношений. Главное противоречие заключается в острой конкуренции между стремящимся к глобальному доминированию Западом во главе с США (которые, тем не менее, все более осознают пределы своего могущества) и странами НАТО, с одной стороны, и набирающими экономический и политический вес новыми центрами силы — Китаем, Россией, странами БРИКС и ШОС — с другой.
Противоречия между ключевыми субъектами международных отношений впервые после окончания холодной войны провоцируют
Противоборство между государствами и их объединениями во все возрастающей степени охватывает ценности и модели общественного развития, человеческий, культурный, научный и технологический потенциалы.
Совокупное влияние этих и ряда других причин обусловливает вхождение мира в эру сложных конфликтов, в которых «комбинированные действия предполагают сочетание традиционной военной мощи с политической, информационной, финансово-экономической и др. составляющими»[122]. В рамках подобных конфликтов масштабы планирования и управления социальными, государственными и политическими процессами могут быть разными — от отдельного государства или региона и вплоть до глобального охвата [123].
Наличие ЯО у конкурирующих сторон в известной мере служит сдерживающим фактором от перехода конфликтов, затрагивающих интересы крупных держав, в горячую стадию. На этом фоне все более востребованными становятся стратегии непрямых действий, феномен которых достаточно подробно исследован отечественными и зарубежными специалистами[124].
Искусство балансирования на грани прямого столкновения и достижения геополитических целей за счёт организации цветных революций и ГВ, ведения войн чужими руками или прокси-войн обусловливает востребованность и известную эффективность политики «непрямых действий». Так, например, в интервью CNN сенатор Д. Маккейн утверждает, что «США ведут непрямую войну с Россией в Сирии» и характеризует эту войну, используя термин proxy war — непрямая война, опосредованная война или война чужими руками. Речь идет о намерении двух стран достичь собственных целей за счет военных действий, происходящих на территории третьей страны. О прямом военном конфликте двух стран речь в данном случае не идет[125].
Подобная политика «всё чаще используется различными субъектами мировой “закулисы” для реализации своих геополитических интересов в мире, разжигания разного рода конфликтов, которые в последующем становятся источником войн, вооруженного экстремизма и международного терроризма»[126].
О подготовке к конфликтам новой эры говорит в своем ежегодном докладе генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг: «НАТО разрабатывает стратегию противостояния ГУ и действий в условиях ГВ, которая охватывает широкий диапазон прямых и непрямых (скрытных) военных, полувоенных и гражданских акций, призванных разрушать, приводить в замешательство, повреждать или принуждать»[127].
Таким образом, непрямые действия, включающие информационно-психологическую войну, войну за сознание, являются ключевой составляющей технологий «управляемого хаоса», использование которых в стратегиях Запада обусловлено тем, что в современных условиях собственно военная сила перестаёт быть «последним доводом королей». В ряде случаев при сохранении всей значимости силового фактора военная сила остаётся фоном для применения информационно-психологических технологий при подготовке и проведении цветных революций и ГВ. При этом считается, что контроль в информационной сфере позволит методами непрямых действий достигать стратегических целей глобального доминирования нередко без использования ВС и неизбежных потерь при существенной экономии ресурсов.