Вор вне закона
Шрифт:
Кстати, до прихода Храпова на "Силикатной" вообще царил полный беспредел. Большинство зоновских петухов, числом с полсотни задниц, жили… в большом деревянном сортире. Спали стоя, а если заходил справить нужду кто из блатных или мужиков, петухи опасливо жались к стенам, чтобы ненароком кого из них не "зашкварить". Предшественнику Храпова на это было наплевать. И более-менее сносными условиями жизни Силикатная обиженка была обязана именно ему, Храпову.
В поле зрения капитана снова возник повар Чушка.
"Интересно, — подумал опер, — а наверху, в правительстве, насчет кадрового вопроса
В ворота предзонника въехала машина с пополнением. У Храпова было предчувствие, что с этим этапом спокойная жизнь у него кончится. Он поежился — обычно предчувствия его не подводили.
Ломать воров, как и перевоспитывать, Храпов считал делом бесполезным. А вот изолировать их пожизненно, чтобы на воле не гадили — дело святое. И гнобить потихоньку. Да они и так, по большей части, не жильцы — туберкулез и наркота жизни не продлевают.
Он затянулся в последний раз и затоптал окурок в асфальт. Предстояла привычная работа.
Лешка стоял среди прибывших зеков и озирался по сторонам. Эх вы, степи оренбургские! Век бы вас не видать! Лешка заметил, что многие арестанты отдыхают, сидя на корточках. Попробовал присесть — не тут-то было. Ноги быстро затекли, об отдыхе и речи быть не могло. Видимо для того, чтобы расслабиться в подобной позе, требовался немалый опыт или сноровка йога.
Подошедший востроглазый капитан, взгляд, что твой ножик, безошибочно вычислил среди прибывших пятерых авторитетов, в том числе и Яхонта. Их подняли и погнали в зону.
— Куда их? — спросил Лешка.
— Известно куда, в крякушник. В ШИЗО, — пояснил белобрысый парень, удобно сидевший на корточках рядом с ним. — Чтобы воду не мутили. А нас в этапку загонят. Там, говорят, дневальный заправляет — та еще сука. Кликуха — Митя Жуть. Для него арестанту башку проломить — что два пальца обсосать. У них здесь без козлиного косяка на рукаве на зону не поднимешься. Либо замордуют, либо в крякушнике сгноят. Но по мне лучше хвоста нарезать, чем ссучиться. Я пацан и пацаном помру. Слышь, корешок, давай кентоваться. Я видел, Паша Яхонт на тебя глаз положил, а он человека насквозь видит. Мое погоняло Сынок. Я с малолетки иду. А тебя как?
— Ляхом меня кличут, — ответил Лешка. — Вот что, братуха. Паша говорил, если жить хотим, надо в ШИЗО подаваться. Только как?
— Легче легкого. Только не торопись и раньше времени не высовывайся, а то без башки останешься.
В помещении "этапки", стоявшей на отшибе, их выстроили в очередь. Дневальный Митя, ростом под два метра и с руками гориллы, вполне оправдывал свою кликуху "Жуть".
Перед ним лежали бушлаты с намертво пришитыми к рукаву ромбиками — "косяками". Буквы на ромбиках были разные. Чаще попадались "СВП", что означало "секция внутреннего правопорядка". Зеки, большие любители и знатоки аббревиатур, расшифровывали это как "сука вышла погулять" или "сука выпрашивает половинку", то есть досрочное освобождение. С ней перекликалась "СПП" — секция профилактики правонарушений. Были ромбики "СКРМ" — секция культмассовой работы, "СОКГМ" — секция общественных корреспондентов многотиражных
Сынок на всякий случай перелопатил всю одежку, но чистого клифта так и не нашел. Дневальный Митя кинул ему первый попавшийся под руку бушлат.
— Надевай и в строй!
— Не надену, — Сынок презрительно сплюнул ему под ноги. — Я пацан, а не козел!
От удара в лицо Сынок покатился по натертому до блеска полу.
— В БУР его! — распорядился Митя.
Подскочившие козлы-помощники моментально уволокли Сынка в штрафной изолятор.
"Неужели это так просто"? — подумал Лешка.
Но оказалось не так. Следующий в очереди также отказался надевать клифт с косяком. На этот раз одним ударом не обошлось. Митя Жуть долго и тщательно долбил протестанта начищенными не хуже чем пол хромовыми сапогами. Этого пришлось тащить в санчасть. Митя Жуть рычал и сопел как буйвол. Было ясно, что следующего отказника он просто убьет. Следующим был Лешка. Он молча взял протянутый ему бушлат и отошел к окну, где стояла банка с белой краской, который зеки изнутри надписывали одежду.
Митя Жуть посмотрел ему вслед пристально и недоверчиво, но ничего не сказал. Дальше в очереди шли бытовики — кухонные боксеры и насильники. Им что в мужиках, что в козлах срок тянуть, без разницы. С этими раздача косяков прошла без восстаний и выступлений.
Но Митя Жуть не ограничился малым. Каждому надевшему бушлат с косяком он вручал то грабли, то швабру, то лопату и отправлял на позорные работы — убрать территорию, разгрести помойку. После такого надругательства над правильным арестантом дорога в авторитеты и отрицаловку была для него навеки заказана.
Лешке Митя вручил грабли.
Прочешешь запретку, — велел он.
Работать в запретке для зека — хуже, чем парашу выгребать. Этим только петухи занимаются.
— Не пойду, — Лешка бросил грабли.
— Что, западло? — зловеще усмехнулся дневальный. — Да ты у меня сейчас не граблями, а языком всю запретку вокруг зоны лизать будешь!
Митя и его прихлебаи взяли Лешку в кольцо. Он уже примерился, кого ударить первым, когда услышал за спиной голос.
— Дневальный, что тут у вас происходит?
К ним подошел давешний востроглазый капитан.
Митя вытянулся и сорвал с головы кепку-пидорку:
— Гражданин капитан, осужденный отказывается выполнять порученную работу!
Храпов внимательно посмотрел на Лешку.
— Ты что, парень, в отрицалово нацелился? Авторитетом мечтаешь стать? Добро. В нашем профилактории как раз от этого лечат.
Но Лешка ушел от темы.
— Гражданин капитан, дневальный посылает меня ровнять запретку. А в правилах написано, что заключенный не имеет права приближаться к запретной полосе. Может дневальный с часовым скентовался. Тот меня в запретке пристрелит, с понтом — я в побег рванул. Часовой в отпуск поедет и дневальному мешок чая привезет. А мне кротов пасти и снизу любоваться как травка корешки пускает? Вот уж хрен. Прикажите дать бумагу, я прокурору заяву писать буду!