Ворлок из Гардарики
Шрифт:
– Ты привел… скальда? – обратился конунг к Годрёду.
Новгородцу показалось, что Харальд запнулся не случайно. Похоже, он хотел сказать – колдуна. Или только показалось?
– Привел, – поклонился ярл. – Вот он.
Вратко набрал воздуха полную грудь, как перед прыжком в воду, и шагнул вперед. Отвесил поясной поклон, как если бы стоял перед новгородским князем Владимиром Ярославичем.
– Подойди ко мне, скальд, – негромко позвал конунг. Негромко, но все услышали, ибо тишина стояла едва не мертвая. Как только полководец покинул шатер, все смолкли и повернулись лицом к нему, выказывая величайшую готовность слушать и выполнять приказы.
На негнущихся ногах словен приблизился к Харальду. Конунг взял его
– Братья мои, соратники, – проговорил владыка Норвегии. – Мы стоим на берегу Нортумбрии. Пришла пора восстановить справедливость. Ради нее я возьму корону Англии. И если Гарольд Годвинссон не желает отдать ее добровольно, то возьму силой, как привык брать причитающееся мне по праву. Что нам может помешать? Саксы сильны, но мы сильнее. Их мечи остры, но наши не уступят им. Кольчуги и шлемы наши прочные. Осталось приманить лишь немножечко удачи. Разве удача способна помешать? Разве может быть ее с избытком?
Урманы заревели, соглашаясь с предводителем. Не сговариваясь, выхватили мечи. У кого с собой был щит, ударил клинком об оковку. Прочие просто орали и трясли оружием над головой. Вроде бы умудренные опытом мужи, а туда же…
– С нами приплыло много скальдов. Халли Каша, чей язык шустрее ткацкого челнока, Арнор Скальд Ярлов,[76] прославленный сказитель хвалебных песен, Тьодольв Арнорссон,[77] с кем никто не сравнится в мастерстве сочинения драп, Хродгейр Черный Скальд – его язык столь же остр, как и меч, и наносит не менее опасные раны… – Харальд перевел дух. О своем мастерстве он скромно умолчал, но собравшимся здесь викингам не было нужды напоминать, что ходят они под знаменем конунга-скальда. – С нами словен, парень из Хольмгарда, что в Гардарике, выловленный из пучины вод и прозванный за это Подарком Ньёрда. Он пробует сочинять висы с нынешнего лета, а достиг уже немалых успехов. Все вы помните, как его обвинили в ворожбе. Все помните, что я оправдал его. Его висы не несут злого умысла, а лишь приманивают удачу.
Воины вновь зашумели. Более сдержанно, но с одобрением.
– Я хочу, чтобы Вратко из Хольмгарда, прозванный Подарком Ньёрда, сказал нам вису на удачу.
Сотня глаз уставилась на новгородца. Никогда в жизни он и помыслить не мог, что будет стоять на земле далекого острова, до которого от его родины и за месяц не доберешься, рядом с чужеземным королем, в окружении знатных военачальников, и все будут ждать его слов. Верить в него, надеяться на удачу, к нему благосклонную.
От волнения парень задрожал мелкой дрожью, лопатки взмокли, а под ложечкой словно здоровущий снежок раздавили.
Он откашлялся и произнес:
Щиты стыкуемИ тыл прикрытый.Оружьем дружноУдарить нужно,Браге дракиВраги рады,Но саксов натискСкалою встретим.И зажмурился, чтобы не видеть бородатые орущие лица. Вдруг не угодил? Если бы не боялся опозориться, то и уши заткнул бы от страха.
– Славная виса, – долетел до Вратко голос Харальда. – Я благодарю тебя, Вратко из Хольмгарда. Если бы я не знал, каких отчаянных бойцов рождает земля Гардарики, то ни за что не поверил бы, что родился ты не во фьорде. Верю я, братья мои, что сегодня удача не изменит нам. Клятвопреступник Гарольд Годвинссон навсегда запомнит двадцатый день месяца ревуна. Йорвик перед нами! Вперед, братья мои!
Глава 16
Гейт-фулфорд
Шагая в едином строю с дружинниками Хродгейра, Вратко задавал себе вопрос: того ли он хотел, сидя на ветке ясеня
Конечно, со стороны вытянувшаяся длиннющей змеей колонна вооруженных людей выглядит, можно даже сказать, привлекательно. Тяжелое полотнище знамени «Опустошитель земель» полощется впереди на ветру. Сверкают брони, оковки щитов и заклепки шлемов. Ноги топают в одном ритме. Бесшабашные голоса горланят песню. Какую? Не важно! Главное, чтобы громко. И главное, чтобы скальд, сложивший ее, был славен, и не только стихами, но и на поле брани.
Изнутри все оказалось гораздо хуже. От топочущих ног поднимается туча мелкой, противной пыли, забивающей нос и глаза. Товарищи толкаются, так и норовят вогнать под ребра локоть или рукоять меча. От них воняет потом и прогорклым жиром, которым викинги смазывают кольчуги от морской сырости – чтобы ржа не проела. Счастье, если окажешься рядом с дружинником, предпочитающим смалец. А ну как нарвешься на любителя тюленьего жира? И песня через какое-то время оглушает и приедается. Даже такая замечательная, как висы Харальда Сурового:
Копья княжьи в сечеКрепко дали данамСтойким в тыл, и сталасьТа вражда недавно,Было прежде: буйноЯ бился на чужбине.Меч, сражая мощноМавров, пел мой вдавне.С суши в сини зыбиЯ сам тогда подался,В ширь втыкая шеки,[78]Шли суда недавно.В пенном поле ГюмираПлыл я карой к англам,И ходила дыбомВода. То было вдавне.[79]Одно утешение – в путь вышли рано утром, когда солнце еще не успело подняться и как следует разогреть землю и доспехи. Как говорится, по холодку. А еще говорят – утро вечера мудренее. В чем, в чем, а в мудрости норвежскому конунгу не откажешь…
Вратко уже начал жалеть, что согласился отправиться на битву вместе со всеми. Впрочем, был ли у него выбор? Хродгейр сказал, что юноше в возрасте новгородца уже давно пора убить хотя бы одного врага. Иначе как он станет мужчиной? Или он хочет, чтобы всякие дерьмецы, навроде Модольвовых молодчиков, дразнили его, называя мужем женовидным?
Поневоле пришлось согласиться, опоясаться мечом, с которым упражнялся под руководством Сигурда, натянуть кольчугу, старенькую, но вполне пригодную – без прорех и ржавчины. Через плечо на длинном ремне Вратко повесил круглый щит, а на голову напялил шлем с бармицей, защищающей шею.
– Настоящий викинг! – сказала Мария.
После случая с Модольвом и отцом Бернаром они с Рианной уже не рисковали покидать дреки. Кетильсон не стал выдавать их тайну Харальду, но кто знает, на какие поступки он способен? Если те лазутчики, что врезали в лоб Асмунду, были его подсылами, то от Белоголового можно ждать многого. Хродгейр опасения королевны разделял, а потому оставил на «Слейпнире» десять человек во главе с Сигурдом. Старик некоторое время возмущался, что не примет участия в битве, но потом, в пылу спора, наклонился слишком резко, показывая, каким именно маленьким был Черный Скальд в тот год, когда он, Сигурд, уложил первого врага. Охнув, он выпрямлялся очень медленно, со страдальческим выражением на лице. Потом потер поясницу и сказал, что, видно, и вправду стар стал для сражений и хорошо бы уступить место молодым и полным сил бойцам. А он, как некогда Эгиль Скаллагримссон,[80] скажет: