Воробьиная сила
Шрифт:
Меня неприятно царапнуло «моей богини», но я промолчал, лишь крепче сцепив зубы.
— Кончено, ты будешь одержим мыслью вернуться, — продолжил Эгор. — Продолжишь изучать науку и развивать собственную магию. Станешь по-настоящему могущественным, а рядом с тобой появится команда людей, каждый из которых сможет называться Повелителем Чар. Собственно, твоя жена могла бы носить это имя, если бы занялась исследованиями и научной работой, да и тёще… или кто она тебе теперь? Любовница? Вторая жена? Так вот, Мирене осталось идти не так уж далеко. Ты будешь жаждать реванша, предпримешь всё новые и новые попытки одолеть меня и освободить свою госпожу. И, конечно, тебе это не удастся, все необходимые меры я предприму. Ты попытаешься зайти с другой стороны — сделать культ Ирулин бесконечно могущественным, дать своей госпоже
Мне не хотелось доставлять ему удовольствия, так что я в который раз сцепил зубы. Эгора этот детский бунт заставил всего лишь засмеяться.
— Вы с самого начала контролировали ситуацию, — подала голос Кенира, — могли нас уничтожить в любой момент. Активировать триггер в разуме Ули, убить нас поодиночке. Я это прекрасно понимаю, но…
— Но? — заинтересованно спросил Эгор, взглянув на мою жену, словно увидел её впервые.
— Но мне показалось, что тогда, в конце… Что мы с Ули вас всё-таки достали. Пробили не только защиту, но и тело, уничтожили сердце и голову. То, что мы провалились — понятно, но именно тут я не могу понять где.
— Ты совершенно права, девочка, — польщённо улыбнулся Эгор. — Я действительно мог вас уничтожить в любой момент, просто-напросто застав врасплох и не дав развернуть защитные чары и артефакты. Но и насчёт последних атак твою правоту тоже признаю. Вы действительно меня достали, очень изобретательно использовав мои силы против меня самого. И если бы я сражался честно, то, конечно, погиб бы. Конечно, я принял меры, чтобы такая гибель не стала бы окончательной, но, сама понимаешь, это крайний случай и до подобного лучше не доводить.
— Сражался честно? — удивлённо воскликнул я. — А вы разве когда-то так делали?
Эгор у меня никогда не ассоциировался с человеком, придерживающимся правил, ну а в данном случае я просто не понимал о чём речь.
— Ты прав, очень редко, — кивнул Повелитель Чар. — Любое сражение — не турнир, а придерживаться каких-то правил следует лишь тогда, когда их нарушение приведёт к нежелательному результату. Моя цель заключалась в удовлетворении интереса, а не в предоставлении вам возможности меня убить. То есть жульничеством свои действия я бы не назвал, но и Керуват бы их точно не одобрила.
— Я всё равно не понимаю, почему последние атаки не удались, — сказал я. — У меня не получилось заметить никаких чар или мер противодействия, да и в этом случае ваша одежда не пострадала бы.
— Видимо, я недостаточно ясно выразился, — ответил Эгор. — Атаки удались. Они меня настигли и должны были бы убить. Именно в отсутствии результата заключается то, что я назвал «нечестностью». Не делайте такие лица, всё расскажу и покажу. Я всё ещё человек, так что испытываю порою низменные желания — в том числе и желание похвастаться. Вы, в конце концов, единственные мои гости за много лет, так что глупо упускать такую возможность.
Признаюсь, пусть мои мысли всё метались по кругу в попытках найти хоть какой-то способ помочь богине, но сейчас мне стало по-настоящему интересно. Настолько, что я даже задержал дыхание.
— Всё дело в том, что Цитадель Ашрад — место моей силы, — продолжал Эгор. — И с тех пор, как у меня появился стабильный источник фел, она стала неким подобием Царства.
При словах об «источнике фел», я до боли сжал кулаки, прекрасно понимая, кого он имеет в виду.
— В Царствах богов правят понятия и концепции — тебе, Ульрих, об этом рассказывать не надо. Но так как я не бог, то и не подчиняюсь божественным ограничениям, а значит, могу устанавливать концептуальные правила произвольно. Вернее, почти произвольно — кое-какие рамки всё-таки остаются. Не буду вываливать на вас все секреты, но в данном случае речь идёт об фундаментальном правиле — мне не может быть причинён никакой вред. То есть вы не могли навредить мне ни телесно, ни ментально,
Я открыл рот, чтобы возразить — меня настолько охватило отчаяние от его слов, что захотелось вступить в бесполезный спор, подловив его на слове, словно это смогло бы что-то изменить.
— Ты, наверное, хочешь сказать, что вы нанесли мне вред, — угадал мои мысли Эгор. — Порвали одежду, разрушили одно из пространств Цитадели, превратили в металлический лом моих големов, верно?
Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.
— Во время экспериментов я не считаю затраты на материалы и реактивы «вредом», наоборот, считаю, что так они исполняют своё предназначение. А сегодня происходил по сути эксперимент, проверка возможностей моего почти что ученика, и на такое не жалко никаких затрат. Но в данном случае дело не в этом. Вред не может быть нанесён мне, а не моему имуществу. Я не собирался очерчивать концепции слишком широкие рамки — это привело бы к каким-нибудь лазейкам. К примеру, тот факт, что ты, Ульрих, являешься моей собственностью, мог бы сделать тебя неуязвимым. К тому же, как такового ущерба моё имущество не получило. Големов Цитадель уже восстанавливает, а пространство… Смотри сам.
Эгор провёл рукой, и каменный зал, в котором кое-где до сих пор зияли провалы, а над кладбищем искорёженных големов гуляли молнии систем восстановления, пропал. Вокруг раскинулось поле лиловых облаков, обрывающееся в нескольких сотнях ярдов бесконечной пустотой. Я не смог сдержать возгласа отчаяния.
Неподалёку от нас, но одновременно возвышаясь над горизонтом, стояла Ирулин. Её золотые глаза были открыты, руки раскинуты в стороны, запястья обхватывали браслеты кандалов, цепи с которых уходили в стороны, исчезая в пустоте. Мои чувства священника и паладина окатило новым пониманием. Несмотря на то, что кандалы выглядели несерьёзно, и тут тело Ирулин не пронзали многочисленные трубки и шипы, вырваться из этих оков было невозможно. Стало сразу понятно, что ни уничтожение алтаря, ни даже тела госпожи вместе с ним, не дало бы ей свободы. Я служил своей богине, укреплял её силы, её культ, но именно мои старания приводили ко всё большему её порабощению. И то, что она смогла несколько раз явиться в мой сон, один раз при этом спасая жизнь своего глупого паладина, являлось с её стороны актом величайшей отваги и самопожертвования. Любовь к госпоже вспыхнула в моём сердце с новой силой. Любовь, желание помочь, и ощущение полной абсолютной беспомощности.
Я переступил с ноги на ногу, отмечая, что мой разум уже преодолел принуждение. Но кидаться на Эгора не осталось ни малейшего смысла. Я знал, что он говорил правду, и даже не потому, что считал ложь уделом слабых. Тут, рядом с госпожой, я понимал особенности этого места глубинами души. К тому же неизвестно, сколько ещё «троянских коней» скрыто в моём разуме, не упаду ли я после нового кодового слова, пуская изо рта пену.
— Вынужден вас всех огорчить, но на этом наша встреча подошла к концу, — сказал Эгор. — Надеюсь, ваше любопытство я удовлетворил. Не стану говорить, что мы никогда не увидимся, но в ближайшие несколько сотен или тысяч лет этого точно не произойдёт. Я заброшу вас в Нирвину, оттуда вы спокойно доберётесь домой. Ульрих, я вижу, как ты пытаешься сжечь меня взглядом. Если хочешь, можешь попытаться снова напасть. Ещё раз напомню, что тебе не удастся ни убить меня, ни забрать у меня богиню.
После того, как Кенира и Мирена вышли из временной заморозки, у меня опять появился бесконечный запас элир. И я действительно почти что кинулся в атаку, пусть и осознавал всю её бесполезность. Мой мозг работал на полную мощность, пытаясь найти хоть какой-то выход, хоть какой-то способ если не убить Эгора, то хотя бы вышвырнуть его куда-то достаточно далеко, чтобы попытаться дать свободу госпоже. Но суперкомпьютер в голове, так сильно выручавший меня всё это время, на этот раз подвёл. Разум с отчётливой ясностью обрисовал всю безнадёжность любых попыток. Горечь поражения пробилась даже через форсированный режим, так что мне не оставалось ничего другого, как вернуть себе обычное восприятие. Приняв неизбежное, я поднял голову и взглянул в глаза Ирулин, не просто богини, а женщины, которую я так любил и которой посвятил свою жизнь.