Воробьиное озеро (авторский сборник)
Шрифт:
Ночью
— Да вставай же ты, проснись!
Я проснулся.
— Выходи на улицу.
Я подумал: что-то случилось. Схватил со стены ружьё, сунул ноги в мокрые со вчерашнего дня сапоги и выскочил из избушки.
— Смотри, смотри, ты должен это увидеть.
Николай стоял под навесом у порога. Была промозглая и тихая глубокая ночь. Легчайший мелкий дождик шелестел в лиственницах.
— Видишь?
Я не видел и не понимал, куда надо смотреть.
— Не вижу, — сказал я.
— Прямо под ногами.
Я глянул под ноги и увидел слабые светящиеся звёздочки
— Это гнилушки, — сказал Николай. — Видишь, они светятся…
От порога до костра тянулась светящаяся тропинка. Днём жгли мы гнилое бревно и, пока тащили его к костру, насыпали на землю трухи.
— Это гнилушки, — говорил Николай. — Они светятся. Ты должен это увидеть, поэтому я тебя и разбудил.
Мы стояли рядом и смотрели на землю, по которой был рассыпан спокойный и тихий, очень простой свет.
Скоро мы продрогли, собрали самые крупные светляки, унесли в избушку.
Орденские ленты
Орденские Ленты живут в берёзовых лесах. А я и не знал.
Но вот пошёл в березняк за подберёзовиками, и вдруг — стаями, стаями — стали взлетать передо мной Орденские Ленты.
Хотел было гоняться за ними, да не стал. Глупо это как-то, за Орденскими Лентами гоняться.
Орденские Ленты — ночные бабочки. Днём они прячутся в берёзах, а уж ночью свободно летают по всей земле.
Однажды ночью пришла к избушке Орденская Лента. Я увидел её через окно.
Открыл форточку и поставил свечку на подоконник, чтоб поближе её подманить. И она подманилась.
Плавными кругами, колеблясь и вздрагивая, подлетела она к избушке. Села на подоконник.
Она глядела на свечу, а я думал, что лучшего ордена на свете не может быть. Для моей избушки.
Озеро Киёво
Белым-белы, говорят, были воды озера Киёво.
Даже и в безветренные дни шевелились и двигались они, и вдруг — белою волной — взмывали в небо.
Чайки-чайки — тысячи чаек — жили на озере Киёво. Отсюда разлетались по ближайшим рекам. Летели на Москву-реку, на Клязьму, на Яузу. Все чайки, которых мы видели в Москве, выводились на озере Киёво.
Вначале озеро было далеко от Москвы. Но потом оно делалось всё ближе, ближе. Озеро-то не двигалось, но рос огромный город и его огромный пригород. Дома и домишки стеснили озеро, наступили на его берега. Ржавые железки и погнутые трубы объявились на берегах.
Ссохлось озеро Киёво. Морщины островов и заливов раскололи водное зеркало. Многие чайки ушли жить на вольные места.
«Киёво» — это, конечно, необыкновенное слово. Слово ещё осталось.
Остались на озере и чайки.
С последними чайками остались и мы.
Заячий
Зайцы вообще-то не собирают букетов. Зачем зайцу букет? Все полевые цветы над ушами у русаков, все лесные за хвостами у беляков. Да и сам-то заячий хвост называется «пых» или «цветок». Так говорят про заячий хвост старые охотники, а они своё слово знают.
Но вот объявился, глядите, заяц, который собрал букет. Всякого в букет понатыкал: и клевер, и жабник здесь, и кашка, и ромашка.
Вот ходит с букетом и не знает, кому его подарить. Зачем лисе или волку заячий букет? Им не до цветов.
Медведь цветы любит, но не в букетах. Ему бы малины куст.
А барсуку? Только поздней ночью выбирается он из норы, и если ему на лесной тропе вручить, простите, букет, он может и по шее накостылять.
Не знаю, как и быть с заячьим букетом. Он собран и должен быть кому-то вручён.
Ладно, отдадим барсуку и поглядим, что будет.
Снегири и коты
Поздней осенью с первой порошей пришли к нам из северных лесов снегири.
Пухлые и румяные, уселись они на яблонях, как будто заместо упавших яблок.
А наши коты уж тут как тут. Тоже залезли на яблони и устроились на нижних ветвях. Дескать, присаживайтесь к нам, снегири, мы тоже вроде яблоки.
Снегири хоть целый год и не видели котов, а соображают. Всё-таки у котов хвост, а у яблок — хвостик.
До чего ж хороши снегири, а особенно — снегурки! Не такая у них огненная грудь, как у хозяина-снегиря, зато нежная — палевая.
Улетают снегири, улетают снегурки. А коты остаются на яблоне.
Лежат на ветках и виляют своими яблочными будто хвостами.
Серая ночь
Стало смеркаться. Над тайгой, над сумрачными скалами, над речкой с плещущим названием Вёлс взошёл узенький лисий месяц. К сумеркам поспела уха.
Разыскавши в рюкзаках ложки, мы устроились вокруг ведра, выловили куски хариуса и отложили в отдельный котелок, чтобы хариус остывал, пока будем есть уху.
— Ну, Козьма да Демьян, садитесь с нами!
Длинной можжевёловой ложкой я пошарил в глубине ведра — рука по локоть ушла в пар. Выловил со дна картошки и рыбьих потрохов — печёнки, икры, — потом зачерпнул прозрачной юшки с зелёной пеной.
— Ну, Козьма да Демьян, садитесь с нами! — повторил Лёша, запуская свою ложку в ведро.