Ворон и медведь
Шрифт:
– Когда туда пришел Эдмунд? – спросил Редвальд и ведьма, оскалив острые мелкие зубы, довольно кивнула.
По словам Атлы Эдмунд попал в ловушку в Линдси: с одной стороны его зажало объединенное войско Энгрифледы и Аудульфа, а с моря высадились даны Сигифреда, совместно с королевским флотом. Король Уэссекса, ожидавший, что молодая королева станет отстаивать свою столицу, оказался застигнут врасплох. Тут же вспыхнули раздоры в его многочисленной, но разношерстной армии - между саксами и кельтами, между убежденными христианами и теми, кто приняв для виду новую веру, подспудно хранил верность старым богам. В жестокой сече, длившейся три дня, вражеское
После победы королева поспешила к Люнденбургу – и поспела как раз вовремя, чтобы разбить еще и франков. После этого, приставив знахарку к умирающему Редвальду, она вновь покинула город, железом и кровью усмиряя мятежную страну. Атла даже на расстоянии каким-то образом узнавала о ее деяниях, с кровожадным смакованием рассказывая Редвальду о кровавых подвигах своей воспитанницы. Со всей горячностью юности, не приемлющей двуличия и измены, она обрушилась на Кент, жестоко покарав всех, кто был уличен в связях с франками. Отпавший от Христа Суссекс сдался почти без боя – поэтому Энгрифледа не стала его жестоко наказывать, также как и островное королевство Вихтвара, все еще державшееся старых богов. Зато Уэссекс, вотчина Эдмунда, сполна расплатился за деяния своего короля, также как и Уэльс. Тогда же Энгрифледа объявила себя королевой-бретвальдой – владычицей Британии. Когда она возвращалась, путь ее был овеян дымом горевших церквей и залит кровью принесенных в жертву христиан.
День, когда Энгрифледа вернулась в Люнденбург стал одновременно и днем, когда Редвальд, наконец, решил выйти из храма. По настоятельной просьбе Атлы он направился в прилегающую к храму купальню, также еще римских времен.
– Рабы уже нагрели там воду, - сказала она, - а ополоснуться тебе не помешает – от тебя все еще несет гнилью и хворью. Самое время смыть ее с себя окончательно.
– Как скажешь, мудрая женщина, - усмехнулся Редвальд, выходя из храма. Колдунья смотрела ему вслед и в ее зеленых глазах читалась странная насмешка.
Купальня оказалась обширной комнатой, с мозаикой на стенах изображавшей дев с рыбьими хвостами, самих рыб и прочих морских тварей. Посреди же комнаты виднелся большой бассейн, наполненный горячей водой. От нее шел пар, наполнявший купальню. Редвальд скинув грязное тряпье, соскользнул в воду, чувствуя, как все его тело окатывает приятное тепло. От удовольствия он простонал – и словно эхом в ответ раздался негромкий плеск.
– Кто здесь?! – сакс сел в купальню, озираясь по сторонам. В ответ вновь раздался плеск, за ним озорной смешок – и из курящегося над водой пара выступила чья-то стройная фигурка.
– Энгрифледа!
– Редвальд ошеломленно уставился на представшую перед ним совершенно голую королеву, - что ты тут делаешь?
– То же, что и ты, - девушка рассмеялась, - это ведь моя купальня. Я часто прихожу сюда…правда до сих пор в одиночестве.
Она наклонилась, качнув перед глазами Редвальда упругими грудями. Ее рука погладила заросшую щетиной щеку принца, потом опустилась ему на грудь, заставляя сакса вновь лечь в воду. Лукавая улыбка искривила пухлые губы, когда Энгрифледа вдруг впилась в мужской рот жадным поцелуем. В тот же миг губу сакса пронзила острая
– С ума сошла?!
– Атла говорила, что удовольствие всегда начинается с боли, - рассмеялась Энгрифледа, лизнув нанесенную рану, - увы, до сих пор я так и не испробовала этого. Моя брачная ночь, - она поморщилась, -оказалась не слишком удачной. Этельвульф был ни на что не годен как мужчина – хотя он и честно старался. И в конце концов, ему удалось угодить мне - пусть на моих бедрах потом несколько дней не сходили ссадины от его щетины. Но все же…от мужчины я жду совсем иного.
Ее рука скользнула еще ниже, сомкнувшись на затвердевшей мужской плоти. В следующий момент она прильнула к саксу, оплетая его бедра длинными ногами. Редвальд, подхватив королеву за округлые ягодицы, резко поднялся, чувствуя, как девичьи руки сомкнулись на его шее. По всей купальне разнесся сладострастный стон, когда восставший ствол, прорвав податливую преграду, вошел в тесную расщелину, истекавшую влагой и кровью.
Дети Черного Медведя
— Все это во славу твою, Повелитель холода и мрака. Вдохни в этот клинок ярость и великую злобу, на страх врагам и во славу короля! Пусть сила твоя всегда будет с ним, Владыка железа и крови.
Небольшая кузня, стояла на краю болота, под сенью высокого дуба с раскидистыми ветвями. В самой же кузне стоял высокий, голый по пояс мужчина, с длинной черной бородой и глубоко посаженными глазами. Бритый наголо череп покрывали причудливые татуировки, также как и широкие плечи и мускулистые руки. Огромным молотом он бил по наковальне, выбивая заготовку для большого меча, в половину человеческого роста. На черных от копоти стенах висели орудия кузнечного ремесла, а прямо над наковальней красовался резной лик самого божества — полузверя-получудовища. Подобный же лик, окруженный самыми пагубными рунами, был и на серебряном амулете на груди кузнеца.
У входа, сложив руки на груди, стоял король Тюрингии, внимательно наблюдая, как куется новый клинок. Наконец, коваль закончил свою работу и, ухватив меч клещами, протянул, рукоятью вперед, в сторону Крута.
— Твой меч готов, Темный Король!
– Разве его не нужно закалить? — произнес Крут, рукой в толстой перчатке берясь за все еще горячую рукоять. Пока она представляла собой лишь грубую перекладину, без каких-либо украшений.
— Нужно, конечно, — усмехнулся кузнец, — но такой клинок закаляется не в воде и не в крови раба, как обычное оружие — лишь вонзившись в сердце яростного зверя, посвященного Чернобогу. Слышишь — его голосом с тобой говорит сам бог!
Из-за двери и впрямь слышались громкие звуки — злобное рычание и оглушительный визг, перемежающийся громкими криками. Кузнец, притворил дверь перед королем и тот, ухватив поудобнее новый меч, вышел из кузни. Вслед за ним, согнувшись в три погибели, вышел и кузнец. Они прошли через небольшую рощу на краю болота и оказались на обширной поляне, освещенной горевшими по краю большими кострами. Большую часть поляны занимал своего рода загон, огражденный высоким частоколом. Между ним и кругом костров столпилось с пару десятков мужчин, сопровождавших громкими криками то, что происходило за оградой. Посреди огороженного частоколом пространства высился исполинский идол, вырезанный из цельного ствола дерева. Он изображал бога-чудовище с оскаленной медвежьей мордой, обрамленной окладистой бородой. На торчащих из тела идола острых сучьях белели черепа людей и животных