Ворона на мосту. История, рассказанная сэром Шурфом Лонли-Локли
Шрифт:
– Да, звучит привлекательно, – согласился я.
Теоретически я бы должен был от радости на потолке плясать: подумать только, самые смелые мои мечты вдруг начали осуществляться. Сперва мне посулили почти бесконечно долгую жизнь, теперь обещают доступ к неограниченному могуществу и причастность к увлекательным тайнам. Но я лишь вполне равнодушно отметил сей факт, а потом задумался над вопросом: исполнение заветного желания после того, как оно утратило остроту и актуальность, – что это, мой частный случай или некое общее правило, которое следует запомнить и взять на вооружение?
– Забавно вот что, – продолжал тем временем Чиффа. – Многие нынешние колдуны знакомы с азами Истинной магии; при этом они редко понимают, что именно делают. Вот, скажем, искусство
– Увы, нет. Наш Великий Магистр почему-то полагал, будто регулярное использование Тёмного Пути наносит вред здоровью. Почти одновременно со мной в орден поступил мальчик, мой ровесник, который каким-то образом этому научился – ещё дома, я имею в виду. Кто-то из взрослых показал, вероятно; впрочем, я его не расспрашивал. Так вот, я-то думал, этого умника теперь будут хвалить и ставить всем в пример, он, надо понимать, и сам так думал, но когда все открылось, с ним проводили беседы, уговаривали не тратить время и силы на эту практику, ещё и заставили принести клятву, что не станет учить остальных. Я, собственно, почему запомнил эту историю – сам хотел у него научиться, но из этого так ничего и не вышло, все-таки серьёзная клятва, из тех, что захочешь – не нарушишь. Меня это, помню, взбесило: все прекрасно знали, что адепты многих других орденов умеют прокладывать Тёмный Путь и ничего им не делается, кроме пользы и удовольствия. Впрочем, я увлёкся.
– Ничего, мне интересно. Я же практически ничего не знаю о том, как и чему обучают людей в орденах. С наставниками тебе, конечно, не слишком повезло; с другой стороны, ты бы все равно нигде не получил нужных знаний и соответствующей подготовки. С тех пор как Маба распустил орден Часов Попятного Бремени, а Хонна – орден Потаённой Травы, вообще никого путного не осталось.
– А орден Водяной Вороны? – осторожно спросил я.
– А что орден Водяной Вороны? Лойсо, конечно, гений. И собрал вокруг себя почти исключительно гениев. А толку-то? Лойсо – баловень Сердца Мира, как все выпускники Высокой школы Холоми; впрочем, из этой блестящей компании он – лучший. Неудивительно, что ему до Истинной магии никакого дела не было, пока пару дюжин лет назад до него вдруг не дошло, что Сердце Мира не вечно, а сам Мир – не единственное обитаемое место во Вселенной. Вот тогда Лойсо всполошился и начал всерьёз изучать Истинную магию, причём самостоятельно, без наставника, а это усложняет дело, будь ты хоть дюжину раз гений.
Я впервые слышал, чтобы кто-то вот так запросто, без страха, почтения и ненависти, а с симпатией и даже сочувствием говорил о Великом Магистре ордена Водяной Вороны, который был в ту пору настоящим кошмаром для столичных колдунов, в точности как я сам для местных лавочников и трактирщиков. И это тоже было – не то чтобы удивительно, но интересно. Очень интересно, с чего бы оно так. Но расспрашивать я не стал.
– Я мог бы рассказывать тебе об Истинной магии сутки напролёт, – сказал Кеттариец. – Причём с удовольствием. Поговорить я, как ты уже заметил, люблю. Но это совершенно бессмысленно. Все, что тебе следует знать, – у тебя есть изрядные способности к этому восхитительному ремеслу. Повезло, что тут ещё скажешь. А все остальное будешь узнавать по ходу дела. Хотя поначалу тебе, возможно, покажется, что я уделяю слишком мало внимания твоему обучению и слишком много – текущей работе. В сущности, именно так оно, скорее всего, и будет, но тут уж ничего не попишешь – такие времена.
– А что за работа? – спросил я.
– Не прикидывайся. Прекрасно ты знаешь, что у меня за
Уж не знаю, что я ожидал услышать. Но был разочарован.
– То есть вы действительно просто наёмный убийца? Я имею в виду, за этим больше ничего не стоит?
– Почему же не стоит, – ухмыльнулся он. – Ещё как стоит. И лежит. И висит, причём на волоске висит, по правде говоря.
– Не понимаю, – сказал я твёрдо.
– Да, я помню, ты не любишь не понимать. И что мне с тобой, таким замечательным, делать?
Кеттариец умолк и довольно долго о чем-то размышлял. Наконец снова заговорил:
– Я, честно говоря, не собирался с самого начааа перекладывать на твои плечи этакую тяжесть. С другой стороны, почему бы и нет. Плечи у тебя, хвала магистрам, крепкие. Особенно теперь. И вообще, не факт, что эта ноша покажется тебе тяжёлой. Все люди разные.
Он достал из кармана курительную трубку и принялся набивать её табаком. Но пауза, вопреки моим опасениям, была недолгой.
– Этот Мир, видишь ли, рушится, сэр Шурф. И скорее всего, вскорости рухнет. Но небольшие шансы предотвратить катастрофу пока есть… Кстати, вот что. Если ты не станешь притворяться, будто думаешь, что я тебя обманываю, мы оба сэкономим кучу времени и сил. Но если ты все-таки очень не хочешь мне верить, ни в чем себе не отказывай. Я переживу.
– Да нет, почему же. Я знаю, вы меня не обманываете, – сказал я, потому что всем телом – сердцем, кожей, макушкой и позвоночником – ощутил его серьёзность и печаль. – И вряд ли просто повторяете чужие слова.
– Ну уж – чужие слова! В столь важных делах я не верю никому. Только себе. А конец Мира я видел собственными глазами.
Сделав столь ошеломляющее признание, Чиффа принялся возиться с трубкой. То ли табак у него и правда отсырел, то ли он просто давал мне время обработать информацию. Но я только и сумел спросить:
– Как это может быть?
– А вот так. Прошёлся по Мосту Времени, полюбовался и вернулся домой, даже к обеду, помню, не опоздал. Ослепительное зрелище. Ничего более прекрасного, чем конец этого Мира, я в жизни своей не видел. Но это тот редкий случай, когда красота события – недостаточно веская причина, чтобы позволить ему случиться… Да, я понимаю, у тебя куча вопросов, один другого сложнее. С твоего позволения, я пока не стану на них отвечать, даже выслушивать их не стану. Важно вот что: будущее пластично. Прошлое, впрочем, тоже, но к этой теме мы с тобой вернёмся когда-нибудь потом. Сейчас нас интересует будущее, и у меня есть одна хорошая новость: неизбежности не существует. Всегда есть великое множество вариантов. Я видел наиболее вероятную, но не единственно возможную картину. Поэтому пока имеет смысл что-то делать.
Мы оба умолкли. Кеттариец курил свою трубку, а я пытался осознать услышанное. Теоретически новость должна была меня ошеломить. Не огорчить, не испугать, а именно огорошить, превратить в безмолвный, недвижный столб, лишить на время способности рассуждать, но этого не произошло. Я только отметил про себя, что мне сейчас, по идее, положено испытать глубочайшее потрясение, а потом – прийти в себя и сообразить, что мне же теперь, в случае чего, есть куда удрать. Я ведь уже был в Хумгате и наверняка смогу оказаться там снова, если понадобится, выбрать любую прекрасную чужую реальность и позволить ей захватить меня целиком, а значит, избежать всеобщей прискорбной участи – именно то, чего я всю жизнь хотел! Тут мне полагалось бы возликовать. Но и этого не случилось. Пришлось довольствоваться составлением списка эмоций, подобающих в данной ситуации, сами они так меня и не посетили, хотя я добросовестно старался почувствовать хоть что-то, пока не понял, что это безнадёжное дело. Лучше уж воспользоваться возможностью здраво рассуждать, которая, хвала магистрам, в кои-то веки была при мне.