Ворона на мосту. История, рассказанная сэром Шурфом Лонли-Локли
Шрифт:
– Вообще-то, – наконец сказал я, – мы говорили всего лишь о вашей работе. При чем тут грядущая гибель Мира и пластичность будущего? Какая связь?
– Хороший вопрос. На него я как раз готов ответить. Мир наш, видишь ли, рушится вовсе не потому, что ему уже пора заканчиваться. Не пора, я точно знаю. Он у нас совсем молодой. Просто слишком много народу занимается в последнее время так называемой Очевидной, то есть традиционной угуландской магией – той самой, которой тебя и всех остальных обучали с детства, сперва дома, потом в ордене. Все эти ваши фокусы вконец истощили Сердце Мира. Источник силы, который принято считать неисчерпаемым, на самом деле уже почти иссяк. Ещё немного – и привет. При этом, как ты понимаешь, никто добровольно не откажется от возможности колдовать в своё удовольствие. В скорый конец Мира мало кто верит, а некоторые, вроде
– Вы намерены убить всех столичных колдунов? – недоверчиво переспросил я. – Ну вот, а в городе говорят, что вы работаете только за очень большие деньги, бесплатно палец о палец не ударите… Но на это уйдёт очень много времени. Целое столетие, да и то если убивать по несколько человек в день, не давая себе передышки.
– Ну, знаешь, я надеюсь, что всех убивать все-таки не понадобится, – Чиффа пожал плечами. – Только самых могущественных и строптивых. А остальных и правда можно будет куда-нибудь отослать, после того как Его Величество и Нуфлин выиграют свою дурацкую войну, если, конечно, все не закончится раньше.
И пока я обдумывал услышанное, добавил:
– А бесплатно я, конечно же, работаю. Но, честно говоря, очень редко. Как ты понимаешь, к тому моменту, как человек начинает представлять собой реальную опасность, он успевает нажить великое множество врагов и заслужить определённую репутацию, так что смерти ему желают многие, а связываться нет охотников. И поскольку я как раз большой охотник связываться, почему бы не брать за это деньги с других заинтересованных лиц?
– Но зачем нужны деньги, если Мир скоро рухнет?
Моё недоумение было совершенно искренним. Существо, сидевшее передо мной, определённо не могло нуждаться в деньгах. Тем более накануне конца Мира. Какие могут быть деньги, что за бред?!
– А вдруг все-таки не рухнет? – ухмыльнулся Чиффа. – Вот прикинь, Мир все-таки уцелел, жизнь продолжается, все танцуют, а мы с тобой, красивые и благородные, стоим посреди этого праздника с голыми задницами, как распоследние дураки. Нет уж, пусть деньги будут. Лежат в сундуке, никого не трогают, и, если что, никто не заставит меня волочь их с собой в Хумгат. Какие проблемы?
Я пожал плечами. Если человеку нравится прикидываться скрягой – пусть его, ладно. Знавал я людей, которым доставляли удовольствие и куда более дикие выходки. К тому же у меня был один по-настоящему серьёзный вопрос.
– Вы очень не хотите, чтобы Мир рухнул, я правильно понял?
Он очень серьёзно кивнул. Дескать, ещё бы.
– Но почему? – спросил я. – По идее, вам должно быть все равно. Вам же не обязательно пропадать вместе со всеми.
– Совершенно верно, не обязательно. Ну и что с того? Я, конечно, центр собственной вселенной, но это не мешает мне понимать, что кроме моей драгоценной задницы у вселенной есть ещё великое множество центров и других прекрасных вещей, которые не становятся менее прекрасными только потому, что я могу без них обойтись.
Я, надо сказать, изрядно удивился. Прежде я никогда не смотрел на жизнь с такой точки зрения. Идея, что какие-то вещи могут быть прекрасны вне зависимости от того, нужны они лично мне или нет, казалась почти революционной.
– Этот Мир слишком хорош, чтобы вот так взять и исчезнуть, – говорил меж тем Кеттариец. – Ты, к слову, пока вообще не имеешь представления о предмете разговора. Небось, кроме Ехо и окрестностей, ничего не видел –
– Не видел, – согласился я.
– Ну вот ещё одна веская причина сохранить Мир: сэр Шурф Лонли-Локли пока не соизволил осмотреть достопримечательности!
Теперь Чиффа кривлялся, как будто мы беседовали о сущих пустяках. И вдруг снова стал предельно серьёзным.
– Это ещё и принципиальный момент, – сказал он. – Существование само по себе – благо. Если есть хотя бы намёк на возможность сохранить существующее, надо попробовать это сделать. Если бы в небытии скрывался некий высокий, тайный смысл, ничего бы и не было. Но все наоборот: жизнь цепляется за всякий шанс осуществиться, все живое страстно желает длиться – во что бы то ни стало, любой ценой. Я видел, как плотная, осязаемая, живая реальность рождается из последнего сна умирающего, потому что существовать всего несколько часов, пока жив создатель, – лучше, чем не существовать вовсе. Помочь ей, кстати, оказалось несложно, в таких случаях можно просто найти сновидца, исцелить его и продлить его дни; мой учитель сделал это, а я ему немножко помог, – и знал бы ты, как ликовала та земля! Ни одно известное мне наслаждение не сравнится с пребыванием в ликующей реальности; впрочем, долго это выдержать невозможно, мы едва ноги унесли… А наш Мир очень не хочет рушиться, сэр Шурф, – в точности как ты сам не хотел умирать, помнишь? Я всегда ощущаю его страх и смутную надежду, ни дать ни взять больной, от которого отказались все столичные знахари, но родственники уже везут из глухой деревни дряхлую лесную колдунью, она готова попробовать, хотя твёрдо ничего не обещает. Считай, я что-то вроде этой старухи – не самый мудрый, не самый умелый, не самый могущественный колдун этого Мира, но все же кое-что смыслю и, самое главное, готов попробовать… Слушай, по-моему, я тебя совсем заболтал. Тебе надо отдохнуть.
Я не стал возражать. На меня вдруг навалилась усталость столь чудовищная, что даже разговоры о грядущем конце Мира стали казаться всего лишь досадным поводом растянуть и без того долгую беседу до бесконечной.
– Комната для гостей на втором этаже, можешь прихватить с собой вот этот кувшин с камрой и блюдо с пирогом, я не пропаду, добуду ещё что-нибудь.
– Спасибо, ничего не нужно, – сказал я. – Лягу спать прямо сейчас, не откладывая. Устал. К тому же…
– Конечно, ты должен убедиться, что мёртвые магистры тебя не узнают. Только после этого ты сможешь наконец расслабиться и вволю щебетать со мной о всяких милых пустяках вроде конца света. Я-то за тебя спокоен, твоё сердце, мысли и сны теперь пахнут совершенно иначе. Но мало ли что я говорю, мои слова – это всего лишь слова.
Конечно, он был прав.
Вместо кошмаров мне приснилось море, которого я ещё никогда не видел наяву. С тех пор море снилось мне очень часто, и одно это, надо сказать, могло бы стать мне великим утешением, если бы я нуждался в утешениях.
Но я, конечно, не нуждался. Одно из множества бесспорных преимуществ моей – тогда новой, а теперь уже почти завершившей своё существование – личности состоит в том, что утешениями её не проймёшь. И вообще почти ничем.
Когда я проснулся и принялся вспоминать вчерашний разговор, новость о грядущем конце Мира по-прежнему казалась мне скорей чрезвычайно интересной, чем трагической. Я лежал и думал, что хотел бы сам перейти Мост Времени и увидеть, как это будет, а если все-таки Мир уцелеет, тем более надо пойти и увидеть его конец. Чиффа говорил, что ужасней прогулки по Мосту Времени ничего быть не может, и это тоже очень, очень интересно. Теперь моя жажда нового опыта и знаний была похожа на телесный голод. Терпеть можно почти бесконечно долго, не вопрос, но всякий кусок в чужой тарелке кажется предельно соблазнительным, хоть и знаешь, что он тебя не насытит.
Я понял, что это очень точное сравнение, и тут же почувствовал, что хочу его записать. Внимательно огляделся, но письменных приборов в спальне не нашёл. Поэтому оделся и отправился вниз в надежде, что хозяин дома окажется на месте и поможет мне решить эту проблему.
Чиффу я встретил на пороге гостиной. Он выслушал мою просьбу и пришёл в восторг.
– Проспать почти трое суток, а проснувшись, тут же потребовать письменные принадлежности – это да, отличный ход! Спасибо, сэр Шурф, ты сделал мою жизнь куда более интересной и увлекательной, хотя мне и прежде было не на что жаловаться. Неужели сны собираешься записывать? Эк тебя проняло!