Воронья Кость
Шрифт:
— Что же, здесь намечается война? — обеспокоено спросил он. Гудрёд успокоил его, потому что у Коля была небольшая усадьба, здесь почти не было воинов и всего три корабля, это было единственное жилище на несколько дней пути в любом направлении.
Коль дал им Олета — широколицего проводника-саама, они торговали с саамами тюленьими и моржовыми шкурами. Коль признался, что предлагал этого проводника Хромунду и Тормоду, но они отказались, потому что так сказал тот христианский священник. Коль сказал, что священник знал дорогу, и было очевидно, что любопытный старик не
Ещё один соперник, который желает заполучить желанную добычу, мрачно подумал Гудрёд, он не сказал саамскому проводнику, куда они направляются, пока, двумя днями позднее, они не выступили в путь. Он не хотел, чтобы Коль присоединился к толпе охотников за Кровавой секирой Эрика.
Однако, Коль и саамский проводник дали понять, что сейчас заниматься поисками в Финнмарке — глупая затея; уже слишком поздно подниматься вверх по реке Тане, год подходил к концу, приближалась полярная ночь, короткий световой день едва дарил тусклый свет.
А теперь этот саамский проводник Олет куда-то пропал, Гудрёд сгорбился, словно корявое низкорослое деревце среди камней, две сотни воинов дрожали от холода за его спиной, космы тумана развевались над их спинами. Где-то впереди люди Хакона-ярла вместе с безумным священником стремились к желанной добыче, но Гуннхильд была уверена, что им не удастся заставить богиню отдать им топор. Говорят, она нуждалась в нём, и Гудрёд понимал, что никто обрадуется, услышав слово "богиня", вряд ли кто-то захочет столкнуться с её магией.
Они уловили какое-то движение сбоку, воины насторожились, приготовив оружие. Словно призрак, показался Олет, он двигался странной походкой, стараясь не оставлять за собой ни единого следа, а странные борозды и отверстия, которые он оставлял в снегу, казалось, исчезали сразу же, как только он проходил.
Словно завиток тумана, он проскользнул между сбившихся в кучки воинов, направляясь к Гудрёду, затем опустился на колено и вытер лицо, обильно смазанное медвежьим жиром чтобы не обморозить кожу.
— Ничего, — сказал он. Впереди несколько деревьев и небольшая охотничья хижина. Вокруг полно северных оленей, большерогие самцы и нагулявшие перед зимой жир самки. Кто-то должен присматривать за ними.
Гудрёд и не сомневался в этом, некоторое время он смотрел на проводника. Ему не нравилось это место, — серые камни, покрытые зеленовато-красным лишайником, ямки заполняла вода, скорее озерца ледяной кашицы, из которых торчали низкорослые корявые деревья, опустившие ветви, словно крылья, покрытые ранним снегом. Он поднялся и помахал разведчикам — двигаться вперёд, направо и налево, а затем зашагал сам, остальные поднялись вслед за ним.
Окоченевший Эрлинг неуклюже поднялся. Если бы он знал, о чём думает Гудрёд, то согласился бы с ним насчёт северных оленей, которые не на шутку напугали его, ведь они едва ли подпускали к себе человека, и вместо того, чтобы убегать,
После утомительного подъёма они добрались до низкой каменной хижины, крыша покрыта засохшей летней травой и ветвями. За хижиной простиралась линия кривых, закрученных к небу серых деревьев; с их ветвей, словно ведьмины волосы, свисали заиндевевшие лишайники. Эрлинг подумал, что летом деревца должны выглядеть веселее, а ещё здесь должна расти морошка.
Гудрёд хмыкнул, словно взглядом поставил некий фрагмент на место, и теперь разглядел картинку целиком. На самом деле, сейчас он размышлял о том, что этот день, наполненный мокрым снегом и туманом, подходит к концу, скоро стемнеет, хотя этого и не ощущалось. Казалось, что грядущая ночь будет бесконечной.
— Ты видел Храппа? А Кьяллака? — спросил он, назвав предводителей высланных им разведчиков, но Олет помотал головой.
— Что же, — сказал Эрлинг, глядя на него. — Там хижина. По крайней мере мы сможем укрыться в ней от холода.
С ним было около двухсот человек; двадцать под началом Храппа отправились на разведку восточнее, ещё одна такая же группа, с Кьяллаком во главе, пошла на запад, в то время как Олет ушёл вперёд. Чуть больше воинов осталось охранять корабли, и Эрлинг, оглядываясь назад, мог бы поклясться, что видит красные цветы их костров, сказать по правде, он им завидовал.
Гудрёду не нравилась хижина в тумане, ведь, похоже, они застрянут здесь на всю ночь, — перспектива, прямо скажем, безрадостная. Он так и сказал, обращаясь к матери, и Гуннхильд, словно разозлённая собака, щёлкала зубами на воинов, которые несли её, слишком раскачивая; горящие, словно угли, глаза матери прожигали его через вуаль, выговаривая: "Если ты здесь главный, — значит командуй".
Он ненавидел и боялся её, но он видел её силу, очень хорошо знал её. Мать хотела сделать его королём, и Гудрёд думал, что тоже хотел бы этого, как и его братья, которые уже мертвы.
— Холод скоро доконает меня, — многозначительно сказал Эрлинг, и Гудрёд, моргнув, очнулся от размышлений, нахмурился, а затем кивнул. Он подал знак, и воины двинулись вперёд.
Крадучись вдоль ручья, катившего воды вперемежку со льдом, они осторожно, словно крысы, подползли к хижине. Пошёл снег, мелкий как мука.
— Парни, гляньте, — сказал Озур Рик, указывая копьём. Они посмотрели туда, смахивая пот и талую воду с глаз, и увидели оленьи шкуры, развешанные на деревянной раме. Шкуры освежевали совсем недавно, они ещё не успели задубеть на морозе; всё это говорило о том, что по крайней мере, недавно здесь кто-то был, а возможно, этот кто-то до сих пор здесь.
— Если хорошенько завернуться в такую шкуру, будет тепло, — проворчал один из воинов.
— Хижина, — напомнил им Гудрёд, резче, чем намеревался, и воины съёжились под его мрачным взглядом. Откуда-то со стороны укрытых туманом деревьев раздался кашляющий лай; те, кто слышал его ранее, знали, что этот звук издают северные олени, но большинство подумали, что это потерявшаяся собака.