Ворота из слоновой кости
Шрифт:
Это были деревья, целая вереница деревьев, возвышающихся над водой; не тополей, не лип, не берез, не дубов – просто деревьев, словно вырастающих из реки. Они росли из реки, и медленно-медленно проплывали мимо него – и слева находился едва заметный росток, а правее следовало деревцо чуть повыше... потом еще выше... и еще... На правом фланге этой идущей по ранжиру шеренги возвышался могучий необхватный исполин с раскидистыми ветвями, покрытыми густой листвой. Еще мгновение – и шеренга удлинилась, и справа от исполина потянулись другие деревья – такие же высокие, но листва у них была уже пореже,
И тут словно кто-то включил свет в голове Сергея – картина всего происходящего стала ему предельно ясна. Река была не рекой, а Временем, текущим от прошлого к будущему, и множество деревьев были на самом деле одним и тем же деревом в разные моменты его существования. Они плыли по Времени вперед, в будущее, влекомые течением, а серебристая нить, связывающая воедино все ипостаси этого дерева, могла тянуться назад, против течения, в прошлое. Она представляла из себя некую сущность, способную двигаться к истокам, к ростку, к невидимому на воде крошечному семени, породившему мощный ствол и пышную крону. Серебристая нить была машиной времени, настоящей машиной времени, с помощью которой можно было перемещаться в прошлое.
Сергей осознал это – и в тот же миг длинный ряд деревьев, растворяясь у него на глазах, начал погружаться в спокойную волжскую воду, а серебристая нить, свившись в клубок, скользнула над рекой, приближаясь к нему. Серебристый теннисный мячик коснулся его лба, проник в его сознание и обосновался там. И Сергей понял, что стал обладателем информации о машине времени, и это понимание было неоспоримым и абсолютным.
Волга растаяла, и растаяли пляж и Старый мост, и тополя на набережной за рекой – он вновь, по-прежнему тяжело опираясь на лыжные палки, стоял на заснеженной дороге под зимними новогодними звездами. На обочине было пусто – великан вернулся и забрал свой шар. Или и не было никакого шара?
Оцепенение прошло, и Сергей вновь начал чувствовать свое тело, и оказалось, что у него замерзли ноги. Коньяк уже не стучал в виски, и окружающий мир представлялся на удивление отчетливым, словно начерченный черными линиями на белой бумаге. Сергей знал, что серебристая нить, смотанная в клубок, осталась с ним, осталась в нем, и ее можно будет размотать и использовать для перемещения в прошлое. И еще он знал, совершенно определенно знал, что обратной дороги из прошлого нет.
Что это было? Благодеяние? Новогодний подарок? Шутка? Эксперимент? Что-то еще?
Кто затеял все это? Люди? Инопланетяне? Посланники из будущего?
Сергей почему-то очень сомневался в том, что когда-нибудь получит ответы на этот ворох вопросов.
Березовая роща его больше не манила. Потрясение было изрядным – и лучшим средством прийти в себя представлялся ему стакан коньяка с последующим немедленным переходом ко сну. Но прежде чем возвращаться на турбазу, он направился к тому месту, где явился ему неопознанный объект (Сергей
Осторожно приблизившись к тому месту, где совсем недавно находился неопознанный объект, Сергей обнаружил глубокую вмятину в снегу, которая, судя по очертаниям, могла быть оставлена именно шарообразным телом. Освободившись от лыж, он немного потоптался по этой вмятине, потом присел на корточки и пальцами исследовал снег – это был, казалось, самый обыкновенный снег. Тем не менее, памятуя о вредном воздействии мест приземления НЛО на человеческий организм, Сергей не стал там задерживаться и, вновь оснастив свои окоченевшие ноги лыжами, поковылял по собственной одинокой лыжне в обратном направлении, к турбазе.
В пути его продолжали мучить вопросы. С какой целью в него впихнули машину времени? Почему возникли образы реки, деревьев и серебристой нити? Чтобы он без особого труда понял, какой дар ему преподнесли?
Дар – или что-то другое? И почему именно ему? Просто потому что он случайно оказался в нужном месте в нужный момент? Или неведомые дарители знали заранее, что в ночь на первое января две тысячи восьмого года он, Сергей Мерцалов, окажется на этой лесной дороге?
На подсказки он не надеялся, но тогда же, медленно скользя по лыжне, решил, что обязательно разберется с этой серебристой нитью-клубком и добьется создания пригодной к эксплуатации машины времени.
Вернувшись на пропахшую спиртным турбазу, он никому не сказал об этом удивительном происшествии – впрочем, вряд ли кто-либо был в состоянии его слушать – и, выпив не один, а два стакана коньяка, завалился спать в отведенном ему домике, где в полной отключке уже лежал и видел новогодние сны Вадик Соколов...
Никому ничего не сказал он и на следующий день, и во все другие, уже послепраздничные, рабочие дни. Он просто каждую свободную минуту, сидя за компьютером, разматывал и разматывал серебристый клубок, преобразуя его в компьютерные программы. И не сомневался в том, что успешно справится с этим делом.
Так оно в итоге и оказалось...
...Налетел грохот встречного поезда, тугая волна теплого воздуха ударила в лицо Кононову из-за приспущенного оконного стекла. Сергей приоткрыл сонные глаза, некоторое время смотрел на мелькающие за окном вагоны, потом перевел взгляд на Кононова:
– Где это мы уже?
– Станция Клин, – опережая ответ Кононова, хрипловато прозвучало из вагонного динамика.
– Клин... – повторил Сергей и задумчиво покивал. – Мы сюда ездили всем классом. В дом-музей Чайковского.
– И мы тоже ездили, – отозвался Кононов. – Классе в пятом или шестом. На автобусе. Всю дорогу веселились.
– Ага, мы тоже. Песни горланили, в карты резались, жвачками кидались... – Сергей вздохнул. – А ведь не было еще ничего этого. Будем кидаться – лет через двенадцать. Вернее, будут... Без меня. – Он покосился на сидящую наискосок от него клюющую носом толстую женщину, подался к Кононову: – Андрей, а ты... себя, – он выделил это слово, – видел?
Кононов кивнул:
– Видел. Только это уже не я, это другой человек. Вернее, пока – человечек...