Воровка чар (Дилогия)
Шрифт:
— Полное Покаяние — это выкачивание всей энергии, полностью. Подчистую, — он посмотрел на мое недоуменное лицо, вздохнул и пояснил: — Всю — это значит: всю. Даже ту, что заставляет биться твое сердце и ту, что заставляет сжиматься легкие. Это «Полное» Покаяние. Оно останавливает сердца, выворачивает мышцы. Выживают единицы. И эти единицы — отнюдь не мелкие девчонки, которых можно закинуть на одно плечо и проскакать всю Тарию, — в словах Вита сквозила горечь, скулы очертились, у носа залегли глубокие складки, сделав вирийца сразу лет на десять старше. — Ваши маги отказались от этого
— Ты специально хочешь ее напугать — тут же зашипел Рион. — Впрочем, я ничего другого и не ожидал.
— И ему это удалось, — я повернулась к Риону. — Он прав?
Парень фыркнул и отвернулся.
— Прав? — с нажимом спросила я.
— В прошлом чаровники хорошенько опробовали этот способ на кудесниках, — вместо парня ответил Вит. — Когда состоится ритуал?
Полное покаяние состоялось через пять дней. Проводить вызвался сам высокий Гуар. Наблюдателями стали Неман и, вот уж радость, Тамит.
— Я буду четко контролировать отток силы, и не позволю причинить тебе вред, — успокаивал меня Неман. — Кому, как не хранителю, знать предел.
Такие речи велись не в первый раз, и раз за разом мне давали одинаковые успокаивающие советы, которые никого не успокаивали.
С каждым днем, с каждым часом, проведенном в доме хранителя, на улицах Велижа, или у дверей тюрьмы в ожидании Вита, во мне множился страх. Он заползал внутрь юркой змеей, и разрастался, заполняя пустоты неуверенности и невежества. Я часто огрызалась, а еще чаще запиралась в комнате, чтобы никто не видел моих слез. Еще очень хотелось разбить что-то, например чашку, в которую мне наливали по утрам отвар, или тарелку с супом на обед. Наверное, я бы сбежала. Если бы смогла.
— Что от меня требуется? Я не умею управлять силой? — спросила я как-то хранителя.
— От тебя? — удивился Неман. — Ничего.
— Но Дамир велел ее учить, говорил — необходимо для ритуала, — возмутился Рион.
— Мой дорогой друг хотел как лучше. При обычном Покаянии чаровник сам отдает силу и должен уметь это делать. К сожалению, нам предстоит иной ритуал, энергию вытянут с помощью артефактов.
От слова «вытянут» по коже побежали мурашки.
Город полнился слухами, кипел от слухов и домыслов, как переполненный водой котелок.
— Слышали, третьего дня ведьму сжигать будут? — брызгая слюной, шептала торговка на рынке.
— Да, не сжигать, а четвертовать, — перебил ее водонос.
— Тьфу на вас и на ваших коров, — высказался кузнец. — Слыхали же, ведьма, а не какая-нибудь воровка. Силу будут вытягивать.
— Ух и повеселимся, — согласился дедок с козлиной бородкой. — Я зятька с вечера отправлю места занимать, а то ведь потом и не протиснешься.
— А я ужо корзину помидор приготовила, их давеча гнильца поела, — снова влезла торговка.
Яблоко, в которое я еще минуту назад вгрызалась, вдруг встало комом в горле. А город продолжал бурлить.
— Давненько нас чаровники казнями не баловали, — проезжающий возница хлестнул лошадей.
— А вот яйца
— Подходим, записываемся, не стесняется, — у лавки травника толпилось больше всего народу.
— А чегось так дорого-то?
— Часто ведьм казнят? Нет? То-то.
— И ничего не дорого, — перебил визгливый голос. — Всего по два черня за прядь волос, и серебрень за настойку из печени. Уйди, коли не берешь. Меня, меня запиши, знахарь.
— Я бы глаз взял, говорят, глаз прошедшего через Покаяние враз всякие козни отводит, — прошамкала бабка в платке.
Я сбежала с рынка, не оглядываясь. Яблоко осталось лежать в пыли. Два раза я пыталась стянуть браслет, один раз с мылом, второй расковырять замок ножом. К первому артефакт остался равнодушен, на второе огрызнулся магией. Кисть онемела и не двигалась до самого вечера.
Рион все время пропадал в мастерской, изготавливая новый камень силы, да и вообще старался не попадаться мне на глаза. Михей все чаще вздыхал, оплакивая свою несбывшуюся мечту. Иногда он молчаливой тенью таскался за мной, иногда разговаривал Витом или бегал с поручениями для Немана. Мир стрелка рухнул, мечта, так навсегда и останется мечтой, и, тем не менее, жизнь продолжалась. А как будет со мной?
Накануне, вместо того чтобы молча войти в ворота тюрьмы, вириец схватил меня за предплечье и, притянув к себе, прошептал:
— Беги. Сегодня ночью, вылезай в окно и уходи.
Предложение, граничившее с безумием. Спровоцированное отчаянием. А то я сама до этого не додумалась.
— Куда? — спросила я, глядя серо-голубые глаза. — Где можно жить с печатью смерти над головой и не бояться получить удар в спину?
— В Тирит. Доберешься до столицы княжества, найдешь кудесника Кишинта, передашь…
— Не доберусь, — я коснулась браслета, а он застонал, словно только что вспомнил. — Можно попробовать экранировать... Не был бы я пустым…
— К тому же я дала слово.
— Тебе страшно до судорог, — чернокнижник вгляделся в мое в лицо. — Но ты помнишь про слово? Кому ты его дала? Зачем? На эшафоте все едино…
Я промолчала, вспоминая учителя Риона. Вспоминая Дамира. И поцелуй. Чувствуя, как против воли учащается дыхание, ради этого воспоминания я могла бы сотворить многое.
«Даже умереть?» — спросила я у своих воспоминаний. И тут же сама себе ответила: — «Нет».
— Даже так, — протянул Вит, прочитав все по моему лицу. — И кто он? Тот, кому что-то там пообещала деревенская девчонка? Кто-то рассказал тебе сказочку о вечной любви? Об истинных парах? Или чем там сейчас морочат головы простушкам тарийские парни?
— Никто ничего мне не… — начала я, но тут же разозлилась. На себя, на свои слова, ибо выходило, что я оправдываюсь. — Не твое дело.
— И, правда, не мое. Но это всегда можно изменить.
Я даже не поняла, что он собирается сделать, и уж тем более зачем. Сказался недостаток опыта. Кудесник склонился и прижался к моему рту. Шершавые почти зажившие губы царапали мои. Это был резкий поцелуй, грубый и требовательный. Тот, кто так целуется, не привык к отказам. Никакой мягкости и ласки. Лишь отчаяние и горечь.