Воровка
Шрифт:
И все же, я не мог перестать улыбаться, пока спускался по лестнице перед обеденным залом. Ну и пусть. Девушки редко меня удивляли. Ради свидания с ней я бросил бы мимо еще пятьсот раз.
Я никогда не ощущал ничего похожего на то, что меня заставляла ощущать Оливия.
Она обжигала. Пылала, словно костер, когда входила в комнату, и волнами распространяла жар вокруг себя. Она была обозленной, страстной и бесстрашной. И горела так ярко и больно, что люди не приближались к ней. Отличный трюк, только вот я обожал играть с огнем.
Бах, бах, бах, ее пули пронзают меня.
– Думаю, мы просто несовместимы.
Она боялась меня. Я понял это в тот же момент, когда наши взгляды пересеклись под уродливым деревом. Она могла не знать,
И почти рассмеялся. Она произнесла те слова в своей лаконичной манере, как нечто само собой разумеющееся, цепляясь взглядом за что угодно, кроме моего лица. Неделей раньше мы сходили на свидание. Я втянул ее в него чуть ли не обманом, послав ей письмо с тем самым баскетбольным мячом, заслужившим мне его, и запиской с указанием места встречи, в библиотеке. Библиотека прошла отлично. На Оливии была рубашка с длинными рукавами и черной тесьмой, настолько облегающая, что подчеркивала каждый изгиб ее тела, не говоря уже о коже цвета слоновой кости, проглядывающей сквозь кружево. Мне хотелось поцеловать ее прямо там, среди стеллажей. Я бы подтолкнул ее к секции Диккенса, если бы это ее не спугнуло. На встречу она согласилась неохотно. Я отвел ее к «Джексону», в свое любимое кафе-мороженое. В начале вечера она держалась официально, но затем открылась и даже рассказала кое-что о своем прошлом. Мне показалось, все складывалось лучшим образом. Пока…
Думаю, мы просто несовместимы.
– Мне так не кажется, – сказал я.
Напряжение между нами можно было резать ножом. Либо она застряла в стадии отрицания, либо лгала самой себе, и я руку бы дал на отсечение, что суть именно во втором.
Она моргнула – несколько раз, быстро, будто колибри своими крыльями:
– Ну, извини. Видимо, мы на разных волнах.
«На волнах» она протянула, будто не уверенная, подходящее ли использует слово. На самом деле мы были на одной волне – я хотел ее, а она хотела меня. Но я не собирался быть тем, кто укажет ей на это. Оливия еще не подозревала, чего желает.
– Нет, я не об этом. Я знаю, что нравлюсь тебе так же, как ты нравишься мне. Но это твой выбор, а я джентльмен. Хочешь, чтобы я отвалил? Ладно. Прощай, Оливия.
И я ушел – прежде, чем схватил бы ее, прежде, чем встряхнул бы, взывая к ее здравому смыслу.
Не уходи! Борись с ней – борись с ней за нее!
Вот о чем я думал. Но меньше всего меня прельщало гнаться за кем-то, кому я безразличен. Или за кем-то, кто считает, будто я ей безразличен.
Вернувшись в общежитие, я распаковал теплое пиво. Отвергали меня впервые… крайне неприятно. Крайне ненормально, вообще-то. По крайней мере, так мне казалось. Я выполнил все, о чем она просила. Товарищи по команде не общались со мной, тренер отстранил меня, и мое сердце ныло. Ныло. Как я мог чувствовать что-то настолько всепоглощающее к кому-то, с кем едва успел познакомиться?
Я глотнул пиво, достал учебник по статистике и тридцать минут зависал на одной странице, не видя ничего, ни единой строчки. Хотя нет, это ложь, конечно. Я видел Оливию Каспен.
Я видел ее везде. Притворялся, что это не так. Притворялся, будто она была просто одной из девчонок, а не той самой девчонкой, которую я хотел. Друзья опасались, что у меня поехала крыша. Они сошлись в едином мнении – я хотел ее потому, что она не могла быть моей. Они хлопали меня по плечу и указывали на случайных девушек из кампуса, которые точно переспали бы со мной. Секс-терапия, как они это называли. Я попробовал, дважды или трижды – безрезультатно. Я оказался на скамейке запасных не только в игре – меня отвергли, и я сходил с ума по девушке, которую поцеловал лишь один раз. Когда кто-то предположил, что она могла быть лесбиянкой, я ухватился за эту идею. Однако всего лишь через пару месяцев после того, как она сказала, что мы несовместимы, она начала встречаться с целым парадом отбитых тупиц. Я их всех ненавидел. И поэтому решил забыть о ней. Она была не той, кем казалась.
А затем мы встретились с Джессикой. Первое, что она сказала мне:
– Черт возьми, даже не знаю, чего хочу больше – облизать тебя всего или выйти за тебя замуж.
Я сказал:
– Как насчет и того, и другого? – и так все и случилось. Мы с Джессикой сошлись. Джессика Александер была сексуальна,
После развода моя мама изъявила желание вернуться в Америку – она родилась в штате Мичиган. Ее отец, мой дедушка, познакомился с моей бабушкой в Кембридже, где учился по обмену. Поженившись, они осели в Америке, где и родилась мама. Однако бабушка тосковала по родине, и ради нее дедушка продал землю и дом, и они переехали обратно в Англию. Мои родители вращались в одних социальных кругах, и в своем роде просто случились друг с другом. Выбирая нам имена, мама жестко отклонила варианты вроде Сэмов, Альфредов и Чарльзов в пользу того, что звучало бы по-американски. Поймав отца за изменой в третий раз, она собрала вещи и улетела в Америку. На мне это отразилось куда сильнее, чем на брате. Какое-то время я винил в разрыве родителей мать – до тех пор, пока не приехал на очередную свадьбу отца. Когда я увидел, как он дает клятвы в четвертый раз, до меня дошло. Я даже толком не понял, как звали его новую жену. Элизабет? Виктория? Точно что-то с флером британской короны. Но тогда же я окончательно решил, что не принимаю развод как концепт. Нельзя приносить клятвы и нарушать их. Если бы я женился, то на всю жизнь. И никогда не относился бы к браку как к краткосрочной аренде. Никогда.
Я хотел жениться на Джессике. То есть не то чтобы я успел купить кольцо, но я представлял ее в своем мире. Она нравилась моей матери и любила меня. Все было очень просто. Но, узнав, что она сделала аборт и не сочла нужным рассказать мне о беременности, я потерял контроль. Разве мое слово не должно было что-то значить, когда речь шла о моем ребенке?
А затем Оливия вернулась. Вернулась, танцуя, будто сирена. Я точно знал, что у нее на уме, когда она явилась в мое общежитие и поманила меня пальцем с танцпола. Если бы она не вернулась ко мне, я нашел бы ее сам. Забудь все, что знаешь, сказал я себе. Ты принадлежишь только ей. Не берусь гадать, откуда я знал об этом. Возможно, наши души соприкоснулись под тем деревом. Возможно, я просто решил любить ее. А возможно, любовь вообще не могла быть чьим-то решением. Но когда я смотрел на эту девушку, то и себя видел иначе, и вовсе не в выгодном свете. Ничто не удержало бы меня от нее, а подобное толкает человека на вещи, на которые он и не предполагал, что способен. То, что я чувствовал к ней, ужасало меня. Это было пожирающей одержимостью.
По правде, тогда я коснулся лишь поверхности одержимости. Настоящая одержимость ждала впереди.
Глава 5
– Передай масло, пожалуйста.
Проклятье.
Прежде чем передать ей масло, я оцениваю значительность ее просьбы. Передавая женщине масло за столом, ты оказываешься в весьма серьезной ситуации. Я перехватываю ее руку, когда она тянется за ним, и целую внутреннюю сторону ее запястья. Она пахнет чистыми простынями. Она улыбается мне – она всегда улыбается. На щеках у нее ямочки; чем шире улыбка, тем очаровательнее ямочки. Мы с Джессикой не живем друг с другом официально, но по очереди проводим время в наших квартирах. По большей части – у меня, но только потому, что я люблю спать в собственной постели. Я смотрю, как она намазывает масло на свой тост, пока играет во что-то на своем айпаде. Между нами происходит что-то замечательное. Внутри меня по-прежнему выжженная пустыня, но ее присутствие делает ее более выносимой.