Воровские гонки
Шрифт:
– Контракт, - еле выговорил Рыков.
– Порви его!
– Не выгодно. Слишком большие потери...
– Этого, значит, ты боишься. А того, что вы затеяли с Барташевским? Думаешь, я не знаю о продаже одних и тех же метров по второму разу?
Рыков первым поднялся с пола, обмотал живот простыней и на время превратился в древнегреческого философа. На его лице читались удивление и страх. Он будто бы первым из философов на земле сумел только что осознать, что жизнь - это наказание, а не поощрение.
– Ты... знаешь?
–
– А эта... Наташа... Она хорошая девушка. Ты был бы счастлив с ней...
– Она отказала мне, - ответил Марченко и ощутил невероятное бессилие.
Три слова выжали из него больше, чем пытки в гараже, нудные часы
в плену и драка с десятипудовым Рыковым. Почудилось, что он даже
не сможет встать.
Но он встал.
Залитая светом спальня Рыкова выглядела чернее гаража. На высоченном резном шкафу с зеркалами, на комоде с коваными ручками ящиков, на кровати, на шелковых обоях лежала грязь, грязь, грязь. Но ее не видел никто, кроме Марченко. И он вдруг понял, что сыщик - такая же грязь, и он только замажется об него.
А ототрется ли - еще неизвестно.
– Где у тебя выход?
– раздраженно спросил Марченко и отвернулся
от Рыкова.
Глава сорок девятая
ДЕНЬГИ ВСЕ-ТАКИ ПАХНУТ
Куча денег, настоящая, на стол сваленная куча денег - это нечто живое.
Жора Прокудин сидел в волшебном кресле зама по материально-техническому обеспечению, смотрел на кучу и ему казалось, что она что-то шепчет ему. Легкий ветерок, дующий в распахнутое окошко, шевелил мятыми купюрами, а иногда, осмелев, мог даже сдвинуть парочку банкнот, и тогда они с шорохом осенних листьев сползали к основанию цветного холма.
– Сколько же вас, родные мои?
– уперевшись локтями в стол,
уткнул Жора Прокудин подбородок в ладони.
– Сколько?
И в шорохе ему почудилось, что куча ответила:
– Ма-ало. Очень ма-ало...
– Почему же?
– удивился он.
– Тысяч двадцать - двадцать пять "зеленых" по курсу...
– Нас не бывает слишком много, - ответили деньги.
– Серьезно?
Купюры шептали ему о том, о чем он и без того уже сто раз думал. Куча будто бы высасывала эти мысли из глубины мозга и с шипением и шорохом озвучивала их.
– А если заиметь все деньги мира?
– спросил он.
– Одному человеку?
– Да. Мне одному! Все какие есть! Доллары, франки, фунты,
динары, леви, рупии... Все, абсолютно все!
– А не жирно будет?
– А если прикинуть, что можно? А? Все "бабки" мира у меня
одного! Тогда вас тоже будет мало?
– Конечно! Тебе же придется содержать все остальное
человечество, то есть платить зарплату, пособия, премии, вкладывать деньги в заводы, фабрики, фермы, содержать армию и полицию. Да ты уже на второй день поймешь, что денег не хватает и включишь печатный станок!
– Странно...
– горько вздохнул Жора Прокудин.
– К ним никто не равнодушен. Для одних они - счастье. Для других - горе. Но безразличных нет. Ни одного человека на земле...
– А дикари?
– Какие? Курортники, что ли?
– Нет. К примеру, индейцы Амозонки. Они живут без денег. И не испытывают желания их заиметь.
– Это им только кажется. Ведь у них есть хоть что-то из
предметов цивилизации?
– Есть. Кастрюли.
– Ну вот! Они же их за что-то купили!
– Индейцы выменивают их у торговцев на лодках за обезьян и змей.
– Бартер, значит?
– В чистом виде.
– А торговцы потом продают обезьян и змей?
– Естественно. Скупщикам диких зверей.
– Вот видишь! Все равно без вас не прожить!
– воскликнул Жора Прокудин и окунул лицо в кучу.
Приятно прошуршав, деньги впустили его лицо вовнутрь. Жора втянул ноздрями странный, никогда прежде не испробованный запах. До этой минуты он никогда не был так близок лицом к деньгам. Считал купюры миллионы раз. Но не менее чем в двадцати сантиметрах от носа. Он даже буквально верил в образное выражение одного американского миллионера, что деньги не пахнут.
Втянул воздух - и понял: пахнут. Еще как пахнут!
Точнее - воняют. Старые купюры, прошедшие по тысячам пальцев шахтеров, шоферов, торговок, домохозяек, воров и пацанов, воняли пыльной изношенной одеждой. Новые - свежей краской. Смешиваясь, два запаха создавали странный дурманящий коктейль. Такого Прокудин не встречал нигде и никогда.
– А если вас дезодорантиком... того... Вы тоже, господа
банкноты, будете так вонять?
– спросил он у кучи.
Жорик, тебя там требуют, - ответила она голосом Топора.
– Чего?
Вырвав голову, уже по уши погруженную в деньги, Жора Прокудин с неприятным удивлением увидел физиономию Топора в дверном проеме. Не хватало еще, чтоб он услышал его разговор с кучей.
– Чего тебе?
– как можно величественнее сел он в кресле.
– Я ж сказал, зовут тебя.
– Кто?
– Ну, этот... здоровый как тюрьма...
– Софрон?
– Он не сказал, как его зовут. Он так в дверь долбанул, что я открыл... А что, неправильно сделал?
– Мент ушел?
– догадался Жора Прокудин.
– Как обычно. Пятнадцать минут назад... Ты "бабки" пересчитал?
– За полчаса? Ты думаешь, у меня в башке калькулятор?
– Этот... как его? Зовет тебя...
– Софрон.
– Ага!.. Софрон!
– после повтора имени Топору стало значительно легче.
– Он это... сидит и на Жанетку зенки пялит... Вот... И мешает этим ей, значит, отчетность в книге подбить...
– Мешает, говоришь?
– Однозначно.
– Значит, судьба, - вздохнул Жора Прокудин.
– Пойду с другом Софроном поговорю...