Ворожей Горин – Посмертный вестник

Ильичев Евгений

— Так, погоди, погоди! — слова священника будто ошпарили меня. — Хочешь сказать, если бы не этот Геворг, вы бы меня и не спасали?

Отец Евгений резко крутанул руль влево — по всей видимости, он пропустил поворот. Причем, судя по всему, мы чуть не проехали съезд с Ленинского на улицу Островитянова. Эти места мне были хорошо знакомы, поскольку сейчас мы проезжали мою Альма-матер.

— Не кипятись, Григорий. Не в нас дело.

— Не кипятиться? Не в вас дело? Еще расскажи про Канон и про то, как вы не вмешиваетесь в разборки детей Ночи.

— Де-факто ты на тот момент уже и был этим самым обитателем Ночи. Силу ты получил, и она даже начала тебе подчиняться.

Не полностью, правда, но все же.

— Служить? Да как, блин, она мне служить начала? Что ты несешь? Я тогда охреневал от того, что труп моей пациентки Семеновой подменили говорящим хряком, хотел совокупиться со столетней бабкой-ворожеей, думая, что она та еще соска, а после чуть было не согласился на переселение своего сознания в свое же тело в прошлом. И что-то я не припомню, чтобы эта сила мне как-то помешала все эти глупости совершать.

— Сила не лишает тебя воли, ты мог и можешь действовать так, как тебе самому угодно. Но она тебя не убила. Это уже о многом говорит.

— О да, спасибо тебе, великая силушка, за то, что не укокошила единственный на тот момент сосуд, в котором ты могла пребывать. Очень гуманно.

— Ты чего на силу-то свою взъелся?

— Я на тебя, блин, взъелся! — я уже почти орал. — На тебя и весь твой сраный Совет. Получается, если бы не эта странная бессмертная сущность, которую я знать не знал, вы бы просто дали меня замочить ворожеям?

— Получается, так, — сдерживая раздражение, ответил священник.

Я пристально посмотрел на него. Ярость закипала внутри меня и застилала глаза. Сейчас я ненавидел этого человека всеми фибрами своей души. Его признание было ударом ниже пояса. Что-то я сильно сомневался, что из нас и дальше выйдет тандем. В таких отношениях, как наши, доверие играло не последнюю роль. А тут вдруг выясняется, что меня спасли не по долгу службы, не по долгу чести, а так, по прихоти какого-то бомжа с Павелецкого вокзала. Блеск!

— Останови машину, — резко гаркнул я на священника.

— Не суетись, Григорий. Выслушай.

— Наслушался уже. Останови!

— Нет.

Недолго думая, я нарисовал для отца Евгения картинку, которую боятся увидеть в реальности все водители мира. Ни с того ни с сего слева на дорогу выбежала какая-то мамашка с коляской и буквально бросилась под колеса нашего внедорожника. От неожиданности или даже рефлекторно священник дернул руль вправо и смачно вмазался в первый же попавшийся фонарный столб. И так как скорость была приличной (отец Евгений не особо уважал правила дорожного движения), приложились мы оба крепко, даже подушки выстрелили. Но мне того и надо было — и потренировался в наложении мороков, и покинул (хоть и не с первой попытки) ненавистный мне автомобиль, даже не убедившись, жив ли священник или уже богу душу отдал.

Видеть этих козлов не хочу. Твари!

Глава 11

Порой наступает в жизни момент, когда быть хорошим совсем не хочется. Покидая разбитую машину, я даже не удосужился проверить состояние отца Евгения. Помню только, что слышал его стон, значит, он был без сознания, но жив. Все, этой информации мне было более чем достаточно, чтобы уйти, не терзаясь муками совести. Не думаю, что он сам таковыми терзался. Не вмешайся в мою жизнь несколько месяцев назад бессмертный Геворг, меня бы уже на этом свете не было. От осознания, что Совет мог просто закрыть глаза на факт моего умерщвления ворожеями, жгло душу. И особенно меня терзала мысль о том, что отец Евгений говорил обо всем этом так, словно ничего не произошло, словно говорили мы о вещах, само собой разумеющихся.

— Подумаешь, помер некий человек по имени Григорий Горин… — бубнил я себе под нос, направляясь с места

ДТП ко входу в парк. Шел я хорошо знакомой дорожкой — как-никак, шесть лет от звонка до звонка по ней в универ бегал. — Он ведь уже и не человек вовсе, — продолжал я распалять самого себя, — он уже ворожей. Что? Он не желал себе этой участи? Да плевать! Ввязался не по своей воле? Да без разницы, главное, что Канон никто не преступил. Ах, вам, дорогой Геворг, нужна наша помощь? Что, спаси ворожея? А вы нам что за это дадите? Ах, информацию… Тогда пожалуйста, будем рады подсобить. А после еще и возьмем этого лопуха в оборот. Пускай потрудится на благо Родины. Тьфу! Лицемеры!

Успокаиваться я и не думал. Чем дальше в лес, как говорится, тем толще партизаны. В моем случае — чем дальше в парк, тем более мрачные мысли меня посещали. Что планировал со мной делать Совет после моей стычки с ворожеями? Вот, я победил (что маловероятно) — и что? Упокоят меня, как тех же упырей? Или же на работу позовут? С их же слов понятно, что мне достался слишком уж жирный кусок силы. Не ровен час, руководство треклятого Совета решит, что для меня одного столько силы и власти это уже перебор, не по Сеньке, мол, шапка. Прижмут к ногтю да ошейник на шею повесят. А дальше что? Взбрыкну — натравят на меня того же Геворга или Курию. Я, кстати, до сих пор не знаю, как с кровососами бороться. Не потому ли они мне важную информацию выдавали дозированно, тщательно оберегая свои тайны и секреты? По сути, мне открывали лишь то, что могло помочь упокаивать беспокойные души упырей. Фокусы из разряда мороков или игр с памятью людей не в счет — это минимальный, так сказать, джентльменский набор ворожея, необходимый для того, чтобы я не выглядел слишком уж блекло на дуэли с Пелагеей. А может, и не было у них цели подготовить меня к схватке с опасным врагом? Может, в том и был замысел — показать видимость бурной деятельности, а после спокойно наблюдать, как меня Пелагея на запчасти разбирает? А что? И волки сыты (имеется в виду отсутствие претензий ворожейского сообщества к Совету), и овцы целы — то есть я не превращусь в сильную, а главное, самостоятельную фигуру на этой своеобразной шахматной доске мира Ночи.

Как же все это мерзко! И, что самое паршивое, выбора у меня особо нет. Если я хочу хоть как-то подготовиться к дуэли, получить минимальный набор знаний по своему профилю, мне придется сотрудничать с Советом. Других источников информации у меня все равно нет, ну не к вампирам же идти на поклон. Да и вурдалаки — так, отрыжка мира Ночи. Они в мир силы не вхожи и пользуются ею постольку-поскольку, то есть почти никак. Их конек, как я понял, — удивительная живучесть и практически бесконечный запас хит-пойнтов. Если проще, вурдалаки — существа мертвые, а потому (уж простите за оксюморон) жить могут вечно, если, конечно, их не упокоить особым образом, коего я не знаю. Их наши ворожейские способности мало волнуют, следовательно, накапливать знания в этой области им незачем. Да и не стали бы они ими со мной делиться. Одно то, что благодаря Совету я упокаивал их граждан, делает меня в их глазах персоной нон грата. Думается мне, они бы с превеликой радостью сами меня упокоили, если бы не мое подвешенное состояние. Информация в мире Ночи распространялась с бешеной скоростью, так что наверняка все заинтересованные лица были в курсе, что первыми на очереди меня укокошить — ворожеи. Вторыми, кто наложил на меня свою жирную лапищу, были ребята из Совета.

— В очередь, сукины дети, в очередь! — злобно прорычал я, вспомнив бессмертную классику Булгакова и сворачивая на еле приметную тропинку, огибающую озеро — это был наикратчайший путь через парк к моему дому. Места живописные и почти безлюдные. Любил я тут побродить в свое время. Даже, помню, девушек на свидания приводил. Тогда я еще не утратил своих романтических замашек, а целоваться, стоя над тихой гладью озера, это отдельный вид романтического фетиша. Все девчонки от такого пищали, а было их в моей студенческой жизни немало.