Ворожители

Вэй Александр

– А кто приходил за табличкой? – спрашивал Георгий, но Марат лишь усмехался и удивленно вскидывал брови.

– Разве не знаешь? – в руках у него желтело потертое расписание электричек. – Вот, смотри, эта станция, сюда и поедешь.

– А табличка? – настаивал Георгий, но Марата уже и не было, а название станции, не запомнившись, исчезло с ним. В долговской квартире высился теперь порядочный сосновый лес.

– Как же ехать, куда? – мучился Георгий, блуждая между сосен. – Он же, кажется, говорил, как это называется?

– Караганда, – отозвался Марат, аллах знает откуда.

– Да

нет, какая Караганда?! Станция как называется?

– Караганда! – заорал вдруг Гамадиев диким голосом и саданул камнем в окно.

Георгий буквально взвился от неожиданности и сел в кровати. Рассаженное стекло внешней рамы зияло зубастым провалом в ночь. Камень валялся на подоконнике в остром осколочном месиве, поблёскивавшем в лучах уличного фонаря.

– Караганда!! – не унимались на улице.

– Димон, дурак, что ли? – поинтересовался пьяный подростковый бас. – Валим быстро!

Первый пробовал было возражать, но его, видно, убедили, и когда Георгий подбежал к окну, никого уже не осталось по ту сторону, ни из Караганды, ни откуда ещё.

Остаток ночи пришлось, преодолевая необоримую дрёму, сметать стекла, пылесосить, мыть, затягивать пробоину плёнкой от осенней стылости и вытворять ещё тьму разного прочего, столь же безрадостного и бесящего.

Наконец, что по силам, было справлено, вскипевший чайник выпит чуть ли не досуха, и план на ближайшее будущее однозначно утверждён: день сегодня неприсутственный, клиентов никаких не намечено, а в салонах ждут только после обеда, – значит, можно всё-таки часа два ещё придавить. Но фигушки.

Звонок в дверь, казалось, вмяли в стену навсегда, и электрический колокольчик едва не охрип от собственных трелей. За порогом оказался хмурый мужик – дабы снять показания счётчика. На вопрос, почему это так необходимо именно в восемь утра, пришедший объяснил, что «днём вас, чертей свинячьих, никогда не застанешь, а платить честно – оно никто не торопится. А из государства хищают!»

Показания записывались крайне неспешно, и коридор незваный гость ухитрился истоптать сплошь, без единой вакансии. Георгий было уже хотел приспособить визитёра к какой ни на есть пользе, отыскав через него стекольщика, но это оказалось нельзя, потому «стекольщики – они в ЖЭКе, а мы от энергосбыта тут, нам стёкла без надобности. Но в ЖЭК лучше идти сейчас, а то разойдутся все, и вообще никого не найдёшь».

Несчастный Георгий, нацепив что-то первое попавшее под руку, отправился в жилконтору, однако свободных стекольщиков не сыскалось; может, завтра или на недельке. Тогда был отловлен праздно шатающийся сантехник, снабжён деньгой и уполномочен найти стекольщика немедленно. Сантехник дело справил отлично, и через полчаса обещанный специалист созерцал уже пробоину в георгиевской спальне.

– Тут особое стекло нужно, широкое, у нас сейчас таких нет, – заключил, наконец, специалист, распространяя вокруг себя ядрёный аромат перегара и носков. – Если только где-то покупать…

Покупал и приносил стекло работяга несусветно долго, по дороге

явно добрав градуса и подрастеряв координацию. Словом, часам к трём окно починили, а вот квартира требовала тотального мытья. Взвыв от бессильной ярости, Георгий взялся уже за вёдра и тряпки, когда зазвонил телефон. То, что на другом конце провода оказался не кто-нибудь, а полузабытый коллега Гамадиев, даже не удивило.

– Приветствую! – жизнерадостно заявил Марат. – Признал, нет?

– Да как же тебя не признать, старина, – честно ответил Георгий, стаскивая с рук резиновые перчатки. – Просто ведь нынче ночью с тобой виделись!

Последнее заявление собеседник, вестимо, понял неотчётливо, но переспрашивать не стал. – И как житьё?

– Хвала богам, Зарыпыч, держусь. Ты ведь, верно, не о путях мироздания поговорить хотел, о них по телефону рассуждать странно. Рассказывай давай, отчего я тебе припомнился?

На том конце провода глубоко вздохнули. – Нечуткий ты какой-то, Егор, неделикатный, – изрек Гамадиев. – Коль однокашник звонит, мог бы и о путях мироздания потрендеть, и не развалился бы, дубина. Не так уж часто мы в последнее время виделись…

– Не так уж, не так уж, – подтвердил Георгий. – Раза три за пять лет. Поэтому и говорю: экономь слёзы для встречи, Зарыпыч! А сейчас выкладывай, чего хотел.

– Ладно, – просто согласился Гамадиев. – Тогда сразу вопрос: ты керамикой ещё продолжаешь заниматься?

– Чего? – интересно вот, ослышался он или Марат с Терлицким вдруг впряглись в одну телегу. – Чего керамикой?

– Не валяй Ваньку, Егорка, ты же блестящий был знаток, я-то помню, – совершенно серьёзно ответил Гамадиев. Понятно, значит, не ослышался. – Ты действительно специалист, это ведь не чайники твои кузнецовские толстым дядькам продавать. У нас с курса вы с Нелькой только масть и держали.

– Ну, про Нельку не скажу: после того, как обустроилась во Флоренции, слыхать её не довелось, – признался Георгий, усаживаясь на стул. – Кажется, науку она послала далеко и надолго.

– А с сыном так видеться и не даёт?

– Нет, конечно, да и к чему это сейчас? Ему и двух лет не было, когда они съехали, я для него посторонний человек. Ладно, не о том мы, Зарыпыч. Керамика – да, занимаюсь, из института ещё не сбежал, хотя, если честно, давно пора. Кстати, не только керамикой занимаюсь, – это тебе на тот случай, если вдруг помимо черепков какие-то ещё идеи возникнут. А что за нужда?

– Хочу тебе одну вещь показать, – бесхитростно поведал Гамадиев. – Мы же с нашими тут вроде полевые исследования учудили, второй год уже. И у старичков-боровичков этаких, километрах в ста пятидесяти к Петрозаводску, откопали мы очень занятные штуковины. Культовые, подлинные, всё как ты любишь.

Но ни продать, ни отдать деды не соглашаются, особенно и фотографировать-то не дают. А мне кажется, что штуки эти один в один твои, ну то есть те, что ты описывал; и думаю, они много старше, чем полагают сами деды. Словом, без тебя, Игоревич, никак. Выбирайся!