Восемь бусин на тонкой ниточке
Шрифт:
– Искал следы вокруг ямы, – так же тихо ответил Олейников. – Бесполезно. Трава примята, но ее мог примять любой. Ты не видела никого, кто выходил утром из дома? Или возвращался?
Старуха покачала головой и горестно прошептала:
– Господи, что ж это делается…
– Где Маша?
– Я ее вымыла, отогрела, ножку растерла домашней мазью да коньяку в нее влила. Уложила в постель. Бедная девочка! Ох, Матюша, что же нам делать?!
Матвей обнял тетушку за плечи.
– Заканчивать игру. Прости, Марфа, я не вижу другого
Олейникова вздохнула и опустила голову.
– Послушай, ты их десять лет не видела и еще столько же не увидишь, – проникновенно сказал Матвей.
– А как же Генка с Леной? – с силой возразила старуха. – С ними-то вижусь! Ох, хоть бы про них знать наверняка…
– Ну не узнаем мы, кто это, не узнаем! Или узнаем, когда будет поздно. Он уже два раза попытался, на третий раз его попытка может оказаться успешной.
– Какая попытка? – раздался игривый голос.
Матвей с Марфой, застигнутые врасплох, обернулись. В дверях стояла Ева, кутаясь в махровый халат, и невинно улыбалась.
– Оладьи готовлю, – буркнула Марфа. – Две первых были комом, глядишь, с третьей попытки получится.
Ева покачала головой и погрозила Олейниковой пальчиком.
– Ой ли, Марфа Степановна! Я чувствую, вы меня обманываете. Ну ладно, секретничайте дальше, не буду вам мешать.
Она подмигнула Матвею и удалилась.
– Слушай, Марфа… – Матвей хмуро глядел Еве вслед. – Не думаешь ли ты…
– Думала уже, думала, – раздраженно сказала старуха. – Подозрительно быстро она оклемалась после отравления! Ты ведь об этом?
– Угу. Бегает, как ни в чем не бывало, задницей крутит.
– А ты меньше смотри на ее задницу! – одернула Марфа. – Да и не о ней речь… Полагаешь, придуривается наша Евка?
Матвей выглянул в гостиную, проверяя, не подслушивают ли их на этот раз.
– Если и притворяется, – сказал он, вернувшись, – то непонятно, зачем ей этот балаган.
– А подозрения отвести! Слушай, Матюша, – Марфа схватила его за руку, – а колья в эту яму были глубоко воткнуты?
– Совсем неглубоко. Это я первым делом проверил. Маша и сама могла бы их выдернуть, если б у нее рука не была вывихнута.
– Значит, и женщина могла с этим справиться, и мужчина, – подытожила Марфа. – Ох, Матвей, нужно Богу свечку поставить за Марию. А ну как она бы упала на эти палки? Или они так, для страха были понатыканы?
– Да какой, к черту, страх! – не сдержался Матвей. – Заточены остро, как зубочистки. Если бы на них сверху человек упал плашмя…
Марфа опустилась на табуретку, забыв об оладьях.
– Зачем же он так? Можно ведь и просто человека в яму столкнуть, а потом…
– Вот именно, – сказал Матвей. – А что потом? Потом этого человека нужно как-то убить. А как? Как его достанешь в яме? Если и достанешь, это крики, шум, следы борьбы. А тут для следователя картина ясна: кто-то сдуру утыкал всю яму кольями – может
– Но с Машкой-то у этого злодея ничего не получилось, – задумчиво проговорила Марфа. – Он ее не тронул.
– Объяснение только одно: он решил, что она погибла. Ей посчастливилось пролететь мимо кольев, но упала она нехорошо: и руку вывихнула, и ногу едва не сломала. Спуститься к ней вниз он побоялся, потому что могли остаться следы. Вот и ушел, не проверив.
Оба замолчали. На горячей сковородке возмущенно стрельнуло забытое Марфой подсолнечное масло.
Марфа подскочила.
– Ох, оладушки мои!
Схватила первую попавшуюся ложку, проворно разлила по сковороде круглые желтые лужи. Выждала немного – и хлоп-хлоп-хлоп-хлоп – перевернула их на другую сторону. Кухню овеял теплый ванильный дух.
Матвей наблюдал за ее действиями с завистью и думал, что у него бы сейчас все посыпалось из рук, за что ни возьмись. Он может только сидеть на табуретке, ощущая себе до нелепости большим, громоздким – и абсолютно, ну просто до смешного бесполезным.
– Когда ж он колья успел заточить… – вслух подумала Марфа.
– Вчера, – откликнулся Матвей. – И тогда же сходил в лес. Я уже весь вчерашний день перебрал в памяти. Из-за дождя все разбрелись по своим углам, и невозможно отследить, кто отсутствовал.
– Матвеюшка, а может, мы его сейчас прищучим? – жалобно попросила старуха. – Он ведь уверен, что я в яме лежу!
Но Матвей устало покачал головой.
– Твой голос слышно от дверей. Уверяю тебя, мы не застанем его врасплох. И Ева уже зашла, проверила…
– Вот именно, проверила! А вдруг…
– Не вдруг! – перебил Матвей. – Все, Марфа, все. Закончили мы эти игры.
– Ну, раз все…
Олейникова вздохнула, подняла черпак с пола и положила в раковину. Готовые оладьи одна за другой отправились в тарелку.
– За обедом объявлю им, что можно не ждать от меня наследства, – решила Марфа, разливая новую порцию теста. – Не буду уж портить завтрак.
Маша, оставшись одна, первым делом выбралась из постели и доковыляла до зеркала. Нога, к счастью, болела меньше: наверное, помогла вонючая мазь Марфы Степановны.
Из зеркала на нее глянуло такое чудо-юдо, что Маша отшатнулась. Господи ты боже мой! Теперь ясно, отчего Олейникова выронила ложку, увидев ее.
Глаза безумные, волосы торчат дыбом, как проволока, а на щеке свежая царапина. Словно лесная ведьма выбралась из своего убежища и тайком прокралась в человечье жилье.
Даже жаль, что она не ведьма. Наварила бы травок, побросала бы туда жабьих ножек и воробьиных клювиков, глядишь – и выяснила бы, кто в доме шалит, раньше срока доводит людей до смерти. А потом утащила бы его к себе в лес, под черные ветви, в переплетение корней.