Восемь бусин на тонкой ниточке
Шрифт:
Стрелки в ее голове щелкнули и остановились.
И вслед за стрелками все встало на свои места.
Даша. Знакомство. Ее беременность. Убийство. Юбилей Марфы. Марк Освальд, понявший, кто убийца. И его смерть.
И часы с инициалами, выброшенные – конечно же, выброшенные! – из окна.
– Господи… – ошеломленно прошептала Маша, приподнимаясь с кресла. – Господи, я поняла!
Кот снисходительно взглянул на нее и удовлетворенно зажмурился.
За завтраком Матвей жевал оладьи, не ощущая их вкуса.
Они мне все противны, думал Матвей. Если бы я был к ним равнодушен – но нет. Мне неприятна мысль, что эти люди – мои родственники. Десять лет их не видел, и еще бы десять раз по столько же не видеть.
Кроме Генки с его женой. Всего двое из этой родственной тусовки мне нравились: Марк и Генка. Но Марка убили.
Будет забавно, если окажется, что убил его именно Генка. Два человека, которые были ему симпатичны…
Матвей посмотрел на Коровкина. Тот не ел. Только отпивал чай судорожными глотками.
Совсем некстати всплыло в памяти, что Генка в юности увлекался резьбой по дереву. Что-то выпиливал, вытачивал, мог идеально ровно обстругать ножом любую ветку за несколько секунд.
Матвей отвел взгляд.
Не годится. Генка плохо плавает. И жена его тоже плохо. Болтаются, как два буйка, на поверхности.
Да, возразил он самому себе, но изобразить хорошего пловца, будучи плохим, практически невозможно. Зато наоборот – запросто.
Все, хватит думать об этом. Уже все решено. Их наивное расследование закрыто. За обедом Марфа объявит о том, что монастырская жизнь не для нее, все пошумят и разъедутся. На этом – все. Точка.
– Неужели? – изумленно спросила Лена Коровкина.
Вопрос так точно попал в русло Матвеевых мыслей, что Олейников дернулся и капнул вареньем на скатерть. Марфа метнула в него недовольный взгляд.
Неужели… Хороший вопрос. Верный. Сперва они с Марфой сами спровоцировали убийцу, вынудили его проявить себя, а теперь решили свернуть игру, поняв, что выигрыш не останется за ними.
Но отчего они так уверены, что игра будет закончена с обеих сторон?
Марфа все равно остается опасной для того, кто убил Марка. Она слишком много наболтала за это время. Вряд ли преступник может чувствовать себя спокойно, пока она жива.
Матвей положил в рот еще одну безвкусную лепешку, запил таким же безвкусным чаем и поздравил себя. Да ты просто молодец, господин Олейников! Затеял охоту, да? Послушался старуху, жаждущую крови? Вот теперь сиди и выдумывай, как защитить эту старуху. Идиот…
– Что? – озадачился Иннокентий.
Матвей даже не заметил, что последнее слово произнес вслух.
– Это я не тебе. Извини.
Анциферов окинул его подозрительным взглядом. Кажется, хотел высказаться язвительно, но его перебил до отвращения бодрый голос Бориса:
– Между
И подмигнул Еве.
– А не будет никаких заданий, – сообщила Марфа. – Передумала я.
Все замолчали, совершенно одинаково приоткрыв рты.
Матвею пришло в голову, что с них можно писать картину. «Завтрак в семействе карасей». Только ясноглазая Нюта смотрит без удивления, и Генка Коровкин выглядит так, будто боится поверить нечаянной радости.
Кстати, что это с ним?
Борис недоверчиво улыбнулся.
– Бросьте шутить, тетя!
Марфа сердито воззрилась на него.
– Да какие уж тут шутки! Передумала я, говорю! Нечего мне пока в монастыре делать, я еще слишком молода. К тому же скотину мою не на кого оставить – Дульсинею, Зорьку, Джоленьку…
– Но вы можете полагаться на нас! – поспешно воскликнула Ева.
– Видала я, как на вас можно полагаться! Едва коровник мне не разнесли… Одна чуть корову с ума не свела, другой затеял со свиньей соревноваться – кто умнее. Одно радует – что свинья моя победила.
Анциферов побагровел.
– Нет, голуби мои, ничего я вам передавать не буду, – закончила Марфа. – Мое наследство мне самой пригодится. Чай, не просто так мне его покойный супруг оставил.
– А как же Господь? – воззвал Иннокентий.
– Господу мое служение и здесь угодно. Я три рабочих места создаю, трех теток кормлю-обуваю. Чем не служение?
– А душа?! – настаивал Анциферов. – О душе-то как же не позаботиться?
– Ты о своей заботься, – посоветовала Олейникова. – А о своей уж как-нибудь я сама. Сказала «все» – значит, все! И не уговаривайте меня! Все равно не переубедите. Не пойду в монастырь и наследством разбрасываться не стану. Поторопилась я с этим делом.
Борис шарахнул ладонью по столу:
– Вы, значит, поторопились, а нам сидеть, как дуракам с мытыми шеями?! За базар неплохо бы отвечать, тетя Марфа.
– За базар у нас Виктор Сергеевич отвечает, – незамедлительно поведала Марфа.
– Какой еще Виктор Сергеевич?!
– Так Колупанов. Глава села Свиридова. У нас ближайший базар там. Тридцать километров всего, можешь завтра наведаться. Яички свежие привозят, мясо… Ну, да яички у нас и свои имеются.
– Да какое к едрене фене село Свиридово?! – заорал Борис, привстав. – Какие яички?! Вы что из меня дурака-то делаете?
– А ну сядь, – негромко приказал Матвей.
Борис нехотя опустился обратно, с ненавистью сверля глазами тетушку.
– Разве ж я могу из тебя дурака сделать? – вздохнула Марфа. – И не шуми. Ты радоваться за меня должен, а не скандалить.
– Нет уж, позвольте! – высоким голосом воскликнул Иннокентий. – Мы, конечно, радуемся! Но так же нельзя! Вы же обещали! Обещания порядочными людьми должны выполняться!
– Ну-у, заблеял, – недовольно протянула Марфа. – Мое обещание: хочу – даю, хочу – беру.