Восемь дорог Желтого источника

Восемь скрытых дорог ведут ко дворцу Повелителя Ада

Госпожа И ощущала себя странно. Так, словно что-то важное вот-вот должно было произойти. Только причин для подобного не имелось вовсе: это утро совершенно не отличалось от нескольких предшествующих. Тех, что она помнила.

Утро… Слово казалось совершенно нездешним — время, когда рождается и растет день. День — это когда Солнце в сияющей колеснице совершает свой путь с востока на запад. Солнца здесь не было. Где тут восток, где запад, никто из них так и не

смог понять. А день отличался от ночи лишь светом тысяч и тысяч негаснущих факелов.

Сегодня она проснулась сама, не дожидаясь писклявых и слегка дребезжащих голосов прислужников.

Поначалу они ее пугали — эти необычные жоу-чжи, обращающиеся по своему желанию и в камень, и в крошечных — не выше пяти с половиной цуней — человечков. Потом она к ним привыкла: прислужники были слегка навязчивы, суетливы и довольно глупы. А глупцов стоит ли бояться? Вот только просыпаться от их окриков госпоже И не нравилось.

— Госпожа проснулась! Прекрасная госпожа проснулась! Радость! Радость! — верещали прислужники, проворными белыми ласточками носясь под самым потолком. Ветерок от их быстрых движений

всколыхнул прозрачные шелковые занавеси и длинные блестящие, как гладь бездонного озера, волосы девушки. — Скорее воды, госпожа желает привести себя в порядок!

Госпожа И умыла лицо, украдкой любуясь своим отражением в до блеска начищенном медном тазу. От ледяной воды темные глаза ее заблестели, а щеки покрылись нежнейшим персиковым румянцем. Потом выбрала наряд — нижние юбки нежно-розового, верхние одежды — светло-зеленого шелка, расшитого белыми и розовыми соцветиями. Здесь она все время носила именно их. И вовсе не из-за отсутствия выбора — она могла бы менять наряды хоть каждый час — просто так ей было спокойнее.

Юркие ласточки на удивление ловко помогли ей одеться, расчесать волосы и собрать их на затылке в скромную, но удивительным образом подчеркивающие нежные черты лица прическу. Черепаховый гребень да неброские серьги из розовой яшмы — вот и все украшения, которые надела госпожа И.

— Я желаю прогуляться в саду, — сообщила она прислужникам. Те бросились на пол — и мгновенно обернулись маленькими белыми человечками, похожими на фарфоровых куколок. — Не надо, я знаю дорогу.

— Не велено, не велено, прекрасная госпожа! — запищали жоу-чжи и замахали на нее маленькими ручками.

— Вот как? И кем же? — наверное, в сотый раз задала она свой вопрос.

Прислужники тут же закрыли рты ладошками: как ни были они наивны, а вытянуть из них хоть слово об их хозяине или хозяйке не выходило — слишком уж сильно они были напуганы.

Госпожа И вздохнула и проследовала за своими необычными провожатыми по коридорам и дальше — через пугающие своими размерами мрачные залы — к выходу из своей части дворца. Слишком огромный дом для нее одной — здесь легко могли бы разместиться сотни человек. И все же, все же, кроме нее здесь не было ни единой живой души.

Звуки легких шажков девушки казались ужасно громкими в этой гнетущей тишине, они множились, отражаясь от гладких черных, темно-синих, зеленых нефритовых стен и пола — вопиющая, и, признаться, пугающая роскошь — так, что временами госпоже казалось, что за ней украдкой кто-то следует. Тогда она останавливалась ненадолго и несколько ударов сердца вслушивалась, прикрыв глаза — но ни разу не услышала даже малейшего шороха.

Крошечные человечки уже знали эту ее особенность и тут же замирали на месте, в ожидании, когда прекрасная госпожа изволит продолжить свой путь.

В саду дышалось намного легче — здесь

не было темных стен, а деревья и травы дарили покой и умиротворение. Все цвело — пышно, нарядно — и персиковые деревья, и сливовые, и гранатовые. И миндаль, и белопенный жасмин — от его сладкого запаха у госпожи иногда начиналась кружиться голова — и она шла дальше, любуясь нежными, начинающими раскрываться пионами и хризантемами. Главное здесь было — просто идти по аккуратным, извивающимся дорожкам и не думать… И не задаваться совершенно не нужными, тревожащими вопросами и мыслями: «почему цветет все и сразу?», «она уже который день здесь, а пионы все никак не раскроютсят в полную силу», «почему в этом странном месте нет ветра, ни единого его дыхания за все это время?». А еще — не смотреть вверх — там, куда не проникает свет ни одного из множества расставленных повсюду факелов, всегда лишь плотная, почти осязаемая чернота. Иногда молодой гостье казалось, что все они — маленькие камешки для игры в го, спрятанные в чаше, покрытой черной лаком. Глупое, совершенно недостойное чувство. Но именно поэтому любимым местом госпожи И в саду была беседка — в ней можно было совершенно забыть о своих тревогах, погрузившись в успокоительное созерцание.

Но сегодня отрешиться от своих мыслей госпоже не удалось — сначала помешали испуганно взметнувшиеся полы чьей-то одежды — светлые — это все, что удалось рассмотреть — и удаляющийся шорох за кустами сирени. Гостья вздохнула — кажется, она неосмотрительно нарушила чье-то уединение. Неужели госпожа Гуй? Она, кажется, пуглива. А, быть может, господин Синь? Или… Лучше не думать — гадать она может сколько угодно, но что в этом толку?

Однако мысли не желали покидать свою хозяйку, и глаза украдкой следили — не шелохнется ли снова куст, не появится ли кто… И одиночество вовсе не приносило удовольствия, оно тяготило. Вот почему госпожа И в скором времени покинула беседку и отправилась дальше, туда, куда раньше предпочитала не заглядывать — в глубь сада, ближе к черной каменной стене, жестким кольцом окружающей место их нынешнего прибывания. Эта стена была границей их мира — что скрывается за ней, им всем оставалось только догадываться.

Чем дальше она шла, тем меньше цветущих деревьев находил ее взгляд — тем чаще попадались простые клены, дубы, сосны, гингко и другие, названия которых молодая женщина не знала. Не было только ивы…

Госпожа Йи только успела подумать об этой странности, как тут же замерла, испугавшись от неожиданности — в кроне высокого старого дуба послышалась громкая возня, шелест, шорох. Листья дерева возмущенно затрепетали.

'Какое-то животное? — мелькнула мысль.

Представился даже на миг грозный полосатый хищник. Но госпожа тут же прогнала от себя этот образ — Какая глупость, ну что тигру делать на дубе?' А уж когда сверху раздалось раздраженное «Да твою ж…» и вовсе перестала бояться — подошла поближе и, разглядев за ветвями темно-красные одежды, не смогла сдержать острожной радости.

— Бин-лан! — окликнула она, поклонившись, — Что вы делаете там, так высоко?

— Ох… Барышня И, — молодой мужчина попытался изобразить приветственный поклон, одновременно держась за ветку — и девушке пришлось скрыть рукавом улыбку — до того забавно смотрелись эти церемонии в подобном положении. В голосе его слышались легкое смущение и сдерживаемый смех, — простите, если напугал. Я вот решил хм… размяться и заодно удовлетворить свое любопытство: это самое высокое дерево в округе…

— Вам удалось увидеть что-нибудь? — девушка даже дыхание затаила.