Восемь месяцев плюс…
Шрифт:
Несколько насторожило, но не более того, его раздраженное обращение к пресс-секретарю: «Почему нет журналистов?» Когда в комнату зашли аккредитованные в Кремле представители телевизионных каналов и агентств, Ельцин спросил их: «Почему не задаете вопросы о правительстве?» На последовавшие сразу же вопросы он ответил: «Да, перемены будут». Посмотрев на меня, добавил: «И значительные».
Молнией в голове пронеслась мысль: есть решение уволить моих заместителей и таким образом вынудить меня уйти в отставку. Но действия разворачивались по другому сценарию. Как только вышли журналисты, президент сказал:
– Вы выполнили свою роль,
– Нет, я этого не сделаю. Облегчать никому ничего не хочу. У вас есть все конституционные полномочия подписать соответствующий указ. Но я хотел бы сказать, Борис Николаевич, что вы совершаете большую ошибку. Дело не во мне, а в кабинете, который работает хорошо: страна вышла из кризиса, порожденного решениями 17 августа, преодолена кульминационная точка спада в экономике, начался подъем, мы близки к договоренности с Международным валютным фондом, люди верят в правительство и его политику. Вот так на ровном месте сменить кабинет – это ошибка.
Ельцин повторил просьбу написать заявление. А после моего вторичного отказа президент вызвал Волошина, у которого, конечно, уже был заготовлен указ.
– Как у вас с транспортом? – вдруг спросил меня Борис Николаевич.
Ответил на столь неожиданный вопрос, что для меня это не проблема. Могу ездить и на такси.
Чувствовалось, что Ельцин переживал происходившее. Ему было явно не по себе. Сморщившись от боли, положил руку на левую часть груди. Сразу же в кабинет вошли врачи. Я хотел встать и уйти, но Борис Николаевич жестом меня удержал. После медицинской помощи он почувствовал себя явно легче, встал, сказал: «Давайте останемся друзьями» – и обнял меня.
Я вышел в приемную, там были В. В. Шевченко, секретари, которые уже знали о происшедшем и, судя по всему, тоже переживали случившееся. А меня обуревали смешанные чувства: с одной стороны, безусловно, обида, а с другой – потрясающее чувство свободы, я бы даже сказал точнее, освобождения. Позвонил домой, рассказал обо всем жене, которая отреагировала более чем радостно.
В этот же день президент выступил по телевидению с подготовленным ему текстом, в котором вперемешку говорилось о том, что я выполнил свой долг, в тяжелой обстановке сплотив общество, добившись стабильности. Но это все было отнесено лишь к тактическим задачам, а стратегически, дескать, в области экономики, нужно сделать большой рывок, и поэтому, мол, нужен сейчас другой человек. «Уверен, – закончил свое выступление Ельцин, – что новый премьер способен придать работе кабинета необходимую динамику и энергию». Новым председателем правительства стал Сергей Вадимович Степашин. Через два месяца его постигла та же участь. На смену – тоже неожиданно для Степашина – пришел опять новый премьер.
Из Кремля я приехал в Белый дом, где в зале заседаний правительства попрощался с коллегами. Был очень тронут тем, что встретили меня стоя и провожали аплодисментами. Я сказал очень кратко: «Мы делали все, что могли, и нам не приходится краснеть». Поблагодарил всех министров, руководителей ведомств, со многими из которых, конечно, сохранил и сохраняю дружеские отношения.
А вечером был на стадионе, где шел футбольный матч. Некоторые решили, что это была продуманная акция, чтобы показаться народу в хорошем настроении. На самом деле просто захотелось посмотреть футбольную игру
Так закончились 8 месяцев моего руководства Правительством РФ.
Жалею ли я о том, что все-таки дал себя уговорить в сентябре 1998 года занять пост премьер-министра? Ведь за эти месяцы пришлось не только пережить много далеко не легких дней по работе, но и перенести немало ударов в спину. Оценивая теперь уже ретроспективно свое согласие возглавить кабинет, которое даже Ельцин в телевыступлении о моей отставке назвал «мужественным», должен сказать: «Не жалею». Прежде всего потому, что уверен – эти 8 месяцев прошли с пользой для страны, для нашего народа.
Думаю, что они показали предел псевдолиберальной практики, затягивавшей страну в пучину перманентного кризиса. Уверен, что, несмотря на возможность зигзагообразного движения, уже никому не удастся загнать нашу экономику в это пагубное для России русло. Верю и в другое: то, что было заложено правительством в его экономический курс, те идеи, которые были провозглашены в области государственного строительства, те действия, которые начали осуществляться против засилья экономической преступности и коррупции, несомненно, будут иметь свое продолжение – пусть не по всем линиям, пусть не во всем последовательно, но в основном несомненно.
Глубоко, сердечно благодарен авторам тысяч писем, телеграмм из всех уголков России, от коллег из-за рубежа, в которых выражалась поддержка, содержались добрые слова в мой адрес, в адрес всего нашего правительства.
Не сбылись надежды моих недругов, что, как только уйду с поста премьера, обо мне просто все забудут. Вопреки этим прогнозам, которые тоже в немалой степени легли в основу решения о моей отставке, мой рейтинг продолжал расти. Это было полной неожиданностью для «семьи». Согласно имевшейся информации, ряд ее «технических экспертов» после некоторого оцепенения предложили игру на повышение рейтинга, с тем чтобы потом его демонстративно обрушить. Но это уже относилось к тому периоду, когда я возглавил список движения «Отечество – Вся Россия» на выборах в Государственную думу.
Жалею ли я о том, что период моей работы во главе кабинета оказался искусственно ограниченным лишь 8 месяцами? Конечно, многого мы не успели сделать. Вместе с тем я не ушел из политической жизни и надеюсь, что в меру своих сил еще послужу России.
Накопилась ли злость в отношении Ельцина, «семьи»? Накануне празднования Дня независимости 12 июня 1999 года – это было ровно через месяц после моего смещения – один из близких к окружению Ельцина людей прозондировал мое настроение в случае, если меня наградят высшим орденом. Ответил, что не приму награды. Обида – да, но не злость.
Очевидно, продумывались и другие способы «нейтрализации» меня перед выборами в Государственную думу. В ноябре был приглашен к президенту Ельцину, которого не видел с момента моей отставки и который не позвонил мне ни разу даже после того, как мне успешно сделали операцию на бедренном суставе и боли остались в прошлом. Я не принял приглашения. Дело было не в Борисе Николаевиче. Но сам способ приглашения через третьестепенное лицо из секретариата протокола президента наводил на размышления: а не готовится ли какая-нибудь «пиаровская» акция против меня? Отказавшись от приглашения, заявил представителям СМИ, что не намерен иметь дело с окружением президента, с «семьей», зная ее истинные в отношении меня настроения.