Восемь Путей. Шрамы. Часть первая
Шрифт:
– Я искуплю свою гордыню, учитель. –произнёс он, прилагая над собой усилие, но не кривя душой перед мастером, который, – уж он-то знал! – сразу бы этой понял.
– Не гордыню, Юн-ран. –тут же поправил его Аркат. – Невежество. Ты давал клятву мастера Предкам, но, очевидно, забыл её слова. –процедил он сухо, и почти отрешённо. – Проведи один день в распоряжении целителя, чтобы понять почему наш клан чтит их ремесло. Если не поймешь с первой попытки, – окажи ей помощь ещё раз. А если мудрость Предков не будет доходить до тебя в служении ей, – я лично преподам тебе этот урок так, как это делалось в былые времена. –Хан заметил, как лицо молодого мастера слегка исказилось, в попытке утаить страх перед учителем. Мысленно, он сделал для себя заметку о том, что никогда не позволит
– Папа? –подал голос Хан, когда мастер Юн скрылся за изгибом отвесной скалы, под которую заводила тропа при спуске в деревню. – Когда ты говорил про… -он вобрал в лёгкие воздуха, выдохнул. –Это правда, что раньше учителя изрезали молодых мастеров до полусмерти, чтобы те, спасённые Снимающей Раны, клялись той в вечной благодарности?
– Не совсем. –ответил Аркат сухо, разворачиваясь к сыну. – Их не резали до полусмерти, – их ранили насмерть. Считалось, что настоящий мастер должен быть способен дать бой самой смерти. А если кого-то из них спасала Снимающая Раны, то ей клялись в вечном долгу и преданности. –Хан слушал отца внимательно. Его почти одолела дрожь, он немного побледнел, но не позволил страху одолеть себя. Аркат видел это. Заметил он и то, как его сын сжимал кулаки, как постарался скрыть от него то, что нервно сглотнул, представляя себе описанный старый обычай.
– А в твоё время, -вновь заговорил младший Ченшай, чуть нахмурившись. –…когда ты проходил Инициацию…
– Я не застал этой традиции клана, Хан. –всё так же сухо и спокойно ответил отец, по-прежнему не отводя взгляда от сына. – Но её застал мой отец, – твой дед. И он решил, что даже если клан от неё отказался, то он сам позаботится о том, чтобы в нашей семье эта память сохранилась. –Хан невольно опустил глаза вниз, к белоснежному полотну покрывавшего гору снега. Он не испугался, и вовсе не утерял воли. Даже наоборот: его воображение, живо рисовавшее для него картину тех испытаний, той борьбы и боли, через которые был вынужден пройти его отец когда-то давно, – вызывало в нём порыв воли, и толику гнева. Странное сочетание желания абстрактной мести за отца, и желания суметь повторить его путь отозвались в его сознании решимостью, что понемногу выжигала естественный страх.
– Значит, ты поклялся нашей бывшей целительнице? –немного угрюмо, но без тени страха в голосе, до селе немного подкашивающего звучание слов, спросил он отца.
– Нет. Твой дед считал надежду на постороннюю помощь – слабостью, недопустимой для наследника. А потому лишил меня такой возможности. –Аркат выдержал короткую паузу. – Я выжил сам. –он коснулся руками повязки на глазах, и неспешно стал её разматывать. Сняв её с лица, он аккуратно намотал ткань на свою руку, и открыл глаза, обращённые к сыну. У мастера были карие глаза, сверкавшие на свете солнца огненными вкраплениями, словно ещё не успевшие угаснуть и разжигаемые ветром угли. У него был пугающе-острый, соколинный взгляд, что лезвием врезался в сознание, и вызывал необъяснимый, инстинктивный страх. Однако сейчас, при взгляде на сына, хищный взор мастера проявил свою неожиданную способность выражать любовь и заботу. – Именно поэтому, я не стану продолжать поддерживать этот обычай. –он коснулся головы сына рукой, и по-отечески добро слегка растрепал ему волосы, как делал это в его детские годы. Отец даже позволил себе улыбнуться. – Не переживай, я не твой дед. Я не стану этого делать. –заверил он, впервые за весь день позволив тону голоса лёгкую оттепель. Хан не смог удержаться от счастливой улыбки, но постарался сдержать эмоции.
– Но… -припомнил Хан, поправляя волосы на голове. – Ты всегда говорил, что наша семья – древняя, и мы гордимся тем, что храним множество даже забытых традиций. Разве ты не хотел бы, чтобы и я…
– Ты для меня немного важнее нашей гордости, Хан. –потихоньку возвращая себе выражение полного безучастия, ответил
– Куда мы пойдем теперь, папа?
– Мы отправимся в Монастырь, но вечером. Если у О'ран нашлось важное дело вне его стен, то не стоит его торопить. –мастер выдохнул, и глянул в сторону поселения внизу. – Впереди у нас ещё половина дня. Пошли проведаем твою маму.
Сегодня во дворе Храма Традиций было много народу.
Помимо собственных повседневных активностей, к заботам духовного центра клана прибавилась ещё и помощь пострадавшим от вчерашних событий. Это включало в себя работы не только в главной деревне у вершины, но в двух других, поменьше, – тех, что расположились чуть ниже на горе. Но не сури; проблемы "низших", что жили у подножья, мало интересовали акари высокогорья.
В Храм, время от времени, с просьбой о помощи приходил кто-нибудь из жителей деревень, если сил их собственных семей не хватало. В помощи здесь не отказывали. Но чаще, служки Храма сами оказывались на местах ещё раньше зова о подмоге, и брались за любую, дозволенную им хозяевами, работу. В конце-концов, служение клану – считалось их священным долгом.
Те из жителей, кому повезло меньше прочих, и чьи дома были полностью или большей частью разрушены, приходили во владения Храма в поисках временного пристанища. Благо, просторы духовного "дворца" были велики, и им всегда находилось место.
Кроме того, давала о себе знать и близость чрезвычайно важных для всего клана мероприятий, связанных с ритуалами Инициации, проводимых каждые четыре года. Дел было превеликое множество, но старшие из служек внимательно следили за тем, чтобы все эти заботы не переросли в сумятицу и балаган; пользуясь привилегией исполнительниц прямого указа Старшей Матери, они руководили всем происходящим на территории Храма, зачастую даже позволяя себе отдавать приказы мужчинам, что в клане Ву'Лан, при иных обстоятельствах, было бы делом неслыханным.
Полный жизни, движения, разговоров и важных дел двор Храма сейчас мог напомнить главную улицу небольшого городка в час пик. Речь отдельных проходящих мимо акари сливалась в общей массе переговоров, к которым прибавлялись пыхтения юношей-куллуров, таскающих со складов Храма необходимые для ремонта в деревнях материалы, инструменты, и иногда провизию. Ветер на горе почти что полностью стих, что само по себе было редкостью, и оттого "звуки жизни" заполонили всё пространство двора.
Немного стихали эти звуки ближе к его окраинам, огороженным живой изгородью. Там были сады, и стоящие в их окружении ротонды, в каждой из которых стоял круглый столик со скамейкой-полумесяцем.
В одной из таких сейчас раздавался детских смех:
– Как можно быть таким глупым! –раздавалась Киракия весельем, слушая рассказ своего собеседника, сидевшего по другую сторону стола. – Он же взрослый дядя!
– Полагаю, ответ кроется в девизе его семьи, коим он так гордо хвастает: "Дуншай всё по плечу!". –отвечал ей мастер Жингшен, представившийся ей совсем недавно. Он говорил всё-так же спокойно и рассудительно, и будто бы сам был немного удивлён тем, о чём рассказывал своей собеседнице. Киракия находила его историю об одном из наставников Боевого Монастыря очень забавной. – Я конечно предпочел бы, чтобы мои слова достигали его ушей, а не плеч, -продолжал он, с казалось, действительно искренним лёгким недоумением и досадой. – …но кто я такой, чтобы судить старого мастера Inkai? В конце-концов, ни я, ни он – оба мы не родом из Цивиума, где было создано это оружие. И всё же, я полагаю, что для успешного выстрела пистоли нужен был порох, а не волшебное слово, или ремонт. –закончил он, улыбнувшись и разведя руками.