Восемь сантиметров: Воспоминания радистки-разведчицы
Шрифт:
Эти семнадцать километров — они оказались такими длинными… Наконец-то я догадалась остановить один из грузовиков и попросить хлеба. Бойцы дали мне две буханки. Я отламывала куски всем, кто вместе со мной возвращался в город. Я пила из луж. Снег всюду растаял. Погода, на радость всем, была солнечной.
Вот и город, первая встреча с регулировщиком. Спрашиваю бойца:
— Где размещается штаб?
— А зачем тебе, девочка, штаб? — спросил он, глядя на меня с любопытством.
— Я не девочка.
— Кто же ты? — спросил боец.
— Старая старушня, — ответила я, и он рассмеялся.
—
Перебежав улицу, я махнула регулировщику рукой и хотела войти в парадное, но часовой загородил винтовкой вход. Воинский устав был мне известен, я понимала, что просьбы бесполезны, и отошла в сторонку, дожидаясь кого-нибудь из командиров. Ноги меня не держали. Сняв с плеча вещмешок, я села, прислонившись к стене. Минут через двадцать подкатила легковая машина. Подобрав полу шинели, выпрыгнул немолодой капитан и направился к подъезду. Схватив рюкзак, я бросилась к нему.
— Что, девочка? Очень есть хочешь?
— Мне надо в штаб, — сказала я и постучала по вещмешку, сквозь ткань которого выпячивали углы рации и упаковок электропитания.
— О!!! — многозначительно воскликнул капитан и распорядился пропустить меня.
В полутемном коридоре передо мной вдруг появился Сашка Зайцев — один из тех ребят, что летели со мной на разведку Нальчика. Бросив рацию, я радостно вскрикнула и повисла у него на шее. Мы в обнимку кружились по коридору, а капитан, поняв, в чем дело, стоял, глядя на нас, и улыбался. Немного придя в себя, я обратила внимание на то, что голова Сашки серебрится сединой. Мой взгляд смутил его. Резким жестом руки он провел по седому чубу, потом поднял мою рацию и повел меня в штаб. Я скинула с головы платок и спросила Сашку:
— А у меня нет седины?
Он рассмеялся:
— Что? Завидуешь?
— Очень, — призналась я.
Мы оба улыбнулись и, толкнув дверь, вошли в кабинет.
— Товарищ майор, разведчица Евдокимова вернулась с задания! — громко доложила я.
Майор обнял меня за плечи и, поцеловав по-отцовски, сказал:
— Ну, Чижик, большое тебе спасибо за успешное выполнение задания и со счастливым возвращением!
— Товарищ майор, — я посмотрела ему в глаза, — кто не вернулся с задания? Кто из девушек? Товарищ майор, не скрывайте!..
— Даша Федоренко здесь… — сказал он.
— А Полина?!
Майор пожал плечами.
Я уткнулась ему в плечо и разрыдалась…
IV. МАРТОВСКИЕ ВИНОГРАДНИКИ
После двух тяжелых вылетов в Кущевку и в Нальчик мне было приказано отдыхать и набираться сил. Я выглядела плохо. Раньше была худая, а теперь еще и позеленела, глаза ввалились, от переутомления и разных страхов расшатались нервы. Это-то ладно, кто из фронтовиков не был нервным. Один скрывал лучше, другой хуже. Один смеялся и пел, другой то и дело ругался… Я заметила: нервничать и переживать начинаешь на отдыхе. После драки обязательно машешь кулаками. Воскрешаются в памяти подробности различных боевых эпизодов. Кажется, что вела себя неправильно, надо бы так,
Я вот написала «подружки», «девчонки», а точнее бы сказать — неизвестные молоденькие солдаты в синих диагоналевых юбках, в беретах с красной звездочкой, в башмаках или в кирзовых сапогах… И опять нужна поправка: тогда еще в Красной Армии солдатами не называли. В ходу было слово «боец». Все равно — мужчина или женщина, парень или девушка. Я привыкла, что командиры ко мне обращались: «Боец Евдокимова». А те, что рядом со мной жили и служили, равные со мной товарищи, называли то Женей, то Чижиком, хотя мало кто меня знал. Разве что… по слухам.
Когда мне предоставили отпуск, я пошла просить майора, исполняющего обязанности начальника школы, чтобы позволил навестить родных — папу, маму и сестренку Веру. Мы ведь находились в Сочи — рукой подать до Сухуми и нашего села Ачадара. Я сказала, что готова даже пешком пойти, хотя машины сновали туда-сюда и можно бы обернуться за два-три дня.
Эту мою просьбу майор воспринял как нарушение дисциплины. Поднялся из-за стола, поставил меня по стойке «смирно» и, глядя сурово, сказал:
— Слушай, Евдокимова, и запоминай. Если бы не полтора года безупречной службы и отличные рекомендации прежнего командования, я бы приказом объявил тебе выговор… Вы поняли, боец Евдокимова? Поняли, за что следует вас наказать?
— Так точно. Поняла.
— Если действительно поняла, объясняй.
Мне казалось, майор надо мной издевается.
— Ну так как же, Евдокимова, дождусь от тебя ответа: почему не должна была проситься домой, тем более что дом близко?..
Я пожала плечами:
— Наверное, конспирация?
— Выходит, понимаешь!.. Кругом — марш!
И я вышла из кабинета. Встретилась с Дашей Федоренко.
Она меня обняла:
— Ну чего ты, Женечка, Женя?
Но ведь я-то плакала не как Женя, а как Дуся Мельникова, дочка своего отца. И тут же подумала: Даша ведь тоже не Даша. Мы с ней закадычные подруги, вместе учились в разведшколе, вместе выбрасывались под Нальчик… Там с нами была еще одна подружка, которую мы называли Полей Свиридовой. Под этим именем она и погибла. Настоящего ее имени и теперь не знаю… Знали командиры, да и то не все, а кому было положено…
Даша меня продолжала успокаивать:
— Ну что ты, что? Чем тебя обидел майор? Хочешь, посмотрись в мое зеркальце, какая ты хорошенькая. Вот только от слез нос распухает.
На эти слова я расхохоталась.
Я не могла ей ответить, не имела права. Ну как признаться, что просилась в Сухуми к родителям? Мы же друг с другом все это время разговаривали в соответствии с тем, какую биографию нам сочинило начальство. Вполне возможно, и у Даши, которая не Даша, родной дом еще ближе, чем мой, — в Адлере или в Хосте.