Восемь знамен
Шрифт:
Роберт хотел поскорее подойти вплотную к «голландцу», чтобы использовать перевес в живой силе, и, главное, сохранить неповрежденным такой большой и мощный корабль. Однако «Альцесте» пришлось все-таки выдержать бортовой залп «купца» — ответ экипажа, сообразившего, что его провели. Приблизившаяся к этому времени «Альцеста» получила тяжелый удар — чугунные ядра пробили фальшборт, с оглушительным треском рухнула за борт фок-мачта, лишив корабль управления. Но Армстронг уже переложил штурвал, жертва, которая называлась «Ян Питер» и была приписана к амстердамскому порту, оказалась слишком близко, чтобы
Не мешкая Роберт во главе своих людей бросился к борту, перескакивая через обломки своей фок-мачты и стараясь добраться до фок-вант «голландца». С мечами в руках они лезли на борт «купца», а голландские матросы, вооружённые абордажными саблями и пистолетами, устремились навстречу, чтобы дать им отпор.
Но тут с кормы раздались крики: капитан обнаружил, что десять боевых джонок подкрались по ветру к его кораблю. В отчаянии голландские моряки кинулись рубить веревки, которые забрасывали им на борт, но поздно. Небольшие ядра (ими по приказу Роберта зарядили пушки на пиратских джонках) обрушились на «голландца», вдребезги разнесли окна в кормовой каюте и смели с кормы все живое.
Защитники с носа корабля отступили назад, и все больше и больше людей Роберта проникало на палубу. С кормы к «купцу» вплотную приблизились джонки, и он оказался полностью окруженным. Матросы отступили и сгрудились у грот-мачты, обратившись лицом к противнику.
— Кто у вас старший? — спросил Роберт. За время своих прежних плаваний в Кантон он поднахватался голландской речи.
— Я капитан, — ответил бородатый мужчина.
— Тогда велите своим людям сдаться. Мы оставим им жизнь. Я даю вам слово.
— Какое слово? — усмехнулся капитан. — Я вижу вас, европейца, во главе этих дикарей…
— Вы неправильно оцениваете ситуацию, капитан. Эти люди за моей спиной считают дикарями вас. А теперь сдавайтесь и живите — или сражайтесь и умрите.
Голландец поколебался мгновение, но у него не оставалось выбора. Он бросил саблю, матросы последовали примеру своего капитана. Между тем на борт поднялась Сао, и пленные в ужасе воззрились на нее, осознав, в чьи руки они попали.
— Леди-Дракон! — пробормотал капитан по-китайски.
Сао улыбнулась.
— Так вот как они меня называют, Баррингтон? По-моему, это великолепно.
— Да, Сао. Теперь, капитан, спускайте шлюпки на воду и перебирайтесь в них. Макао в двадцати милях отсюда.
— У меня внизу пассажиры, — сдавленно сказал капитан.
Роберт повернулся к пиратам, стоявшим рядом в ожидании приказаний.
— Приведите их, да не трогайте.
Съежившиеся от страха пассажиры затаились в большой кормовой каюте. Окна в ней были выбиты ядрами с джонок, осколки стекла задели некоторых из них, но серьезных ранений никто не получил. Щурясь на ярком солнце, пассажиры неумеренным шагом поднялись на верхнюю палубу. Четыре женщины, трое мужчин и с ними двое детей. Судя по одежде, они принадлежали к процветающему купеческому сословию, фигуры и лица женщин скрывали просторные дорожные платья и широкополые шляпы. Они испуганно смотрели, на пиратов.
— Можете взять их с собой в лодки, капитан, — сказал Баррингтон.
— А наши вещи? — спросила одна из женщин, более храбрая, чем
— Они конфискованы. — Роберт отвернулся, ему не терпелось поскорее осмотреть свою добычу. Это была настоящая находка — чего стоили хотя бы 32-фунтовые пушки на шкафуте, превосходившие мощью любое из бригантинных орудий.
Но радость его испарилась, когда среди убитых он увидел Томми, сраженного выстрелом в голову при штурме «голландца». Роберт смотрел на окровавленное лицо и испытывал такое отчаяние, словно мальчик был его собственным сыном.
От горестных размышлений его отвлек шум у трапа — это Сао преградила женщинам путь с корабля.
— Баррингтон, самое время тебе взять жену из своего собственного народа, — громко сказала она.
Ее слова поразили Роберта не меньше, чем всех остальных.
— Ты дала мне обещание.
— И я его сдержала. Я обещала сохранить им жизнь, но ничего не говорила о свободе. Ну так как же, выберешь сам или я должна постараться за тебя?
Она говорила на общепринятом китайском, и многие из пассажиров, которым довелось пожить в Макао и которых угораздило выбрать столь неудачный момент для возвращения домой, ее поняли.
— Вы не посмеете, — возмутилась та же самая женщина.
— Вот ее бы я не взяла, — заметила Сао. — Уж больно сварливая.
Роберт подошел к пленницам поближе. Предложение Сао показалось ему любопытным. Отчего бы ему и в самом деле не обзавестись женой? Он мог бы взять какую-нибудь китаянку, но боялся Сао… Теперь же она сама предлагала ему невесту. После сегодняшних подвигов о невесте с Запада мечтать не приходилось. Эти люди ославят его как пирата от Кантона до Лондона. Отныне и навсегда его место здесь, а Сао просто-напросто предлагала таким образом оставить ее постель…
— Негодяй! — вырвалось у капитана, когда Роберт принялся оценивающе рассматривать пленниц.
Они отвечали ему взглядами, полными страха и отвращения. Старшая из них, лет сорока с небольшим, с нежным миловидным лицом, льнула к одному из купцов, судя по всему, своему мужу, и прижимала к себе двоих детишек, которые уткнулись в ее юбку. Вторая, по виду также замужняя дама, была немногим младше первой.
Зато две другие казались совсем юными. Приглядевшись, Роберт понял, что перед ним сестры — возможно, дочери старшей из женщин. Красивыми их не назовешь, но обе с правильными чертами лица, высокие и, насколько позволяли судить их просторные платья, крепкого сложения. Но вот характерами они явно различались: одна была готова вот-вот упасть в обморок, а другая — та, с маленьким твердым подбородком, осмелившаяся возражать, — и не подумала отвести глаза под пристальным взглядом Роберта.
Сао подошла и встала рядом с ним.
— Хочешь, возьми обеих.
— Нет! — вскричала мать. — Сэр, если вы христианин…
— Не унижайся, мама, — одернула ее не желающая покориться дочь.
В Роберте внезапно проснулось желание обладать ею, подчинить своей воле. Эта упрямица бросала ему вызов.
— Тебе придется ее поколачивать, — предостерегла внимательно наблюдавшая за ним Сао. — Но она родит тебе сильных сыновей. — Лицо Сао исказилось, она упомянула то, чего сама не могла ему дать.