Восход Левиафана

Фролов Алексей

Он вошел в ее разум, инстинктивно поняв, что в сознании человека, находящегося во сне или ином забытьи, он теперь полноправный владыка. Он узрел ее маниту, что беспокойно бродила по обширной равнине, подернутой студенистым туманом. Она собирала полевые цветы и тихо напевала себе под нос древнюю колыбельную песню, что перед сном пела ей мать.

Мир вокруг Адсилы стал сгущаться, начал давить на нее, образуя вокруг стены и потолок из непроглядного сумрака. Она оказалась в узком и низком коридоре, где не хватало ни света, ни воздуха. Девушка закричала и побежала наугад,

оказавшись в жутком лабиринте. Иногда за очередным поворотом ее встречала многоликая вопящая тьма и она, задыхаясь от страха, бежала в другом направлении, пытаясь скрыться от ужаса, который был сутью этого мира.

Никто не скажет, сколько Адсила плутала по лабиринту. День, месяц, столетье? Вскоре стены бесконечных коридоров обратились колючими кустами, которые протягивали к девушке свои крючковатые лапы, чтобы ужалить ее, хлестнуть по нежной охряной коже. Она перестала кричать, выбившись из сил.

Но неожиданно лабиринт закончился и она оказалась на капище, которое хорошо знала с малых лет. Адсила облегченно вздохнула и, роняя капли крови с израненной плоти, подошла к каменному алтарю. Она упала на колени и начала исступленно молиться.

Тем временем кровавые бисеринки за ее спиной начали стекаться вместе, пока не образовали небольшую лужицу маслянистой багряной жидкости, из которой медленно поднялась лишенная облика человеческая фигура.

Адсила почувствовала чье-то присутствие и обернулась. Не в силах кричать от сковавшего ее ужаса она застыла со вставшими дыбом волосами, ощутив, как ноги в буквальном смысле приросли к земле. Нет, серьезно, ее ноги обвили жгуты черной, сочащейся желтоватой слизью лозы, которая с каждым движением девушки лишь еще сильнее стягивала свои захваты.

Фигура, родившаяся из кровавого пятна, начала обретать конкретные черты и вскоре Адсила узнала в ней свою мать, Тэлуту. Фигура полностью сформировалась и сделала шаг к девушке, которая, дрожа всем телом, протянула руки навстречу матери. Слезы ручьями бежали по ее щекам, смешиваясь с соплями и слюной на подбородке.

– Мама, - едва слышно прошептала Адсила.
– Помоги мне, мама!

Тэлута с большими и добрыми глазами раскрыла объятия навстречу дочери. А потом ее рот открылся и она промолвила всего одно слово.

– Нет, - прошипел Кизекочук губами Тэлуты. Из воздуха он выудил кинжал из кровавого камня и вонзил его в сердце Адсилы. Затем, повторяя ритуальное убийство жеребенка, он ударил ее в живот, разодрав его до самой промежности, и завершил кровавую жатву, перерезав девушке горло. Адсила умерла, захлебнувшись кровью и непередаваемым ужасом.

В реальном мире ее тело задергалось на шкурах капища, изо рта пошла кровь. Затем на ее теле появились кровавые раны - в области сердца, в нижней части живота и, наконец, на горле. Ее маниту стрелой вылетела из охваченного посмертным страхом тела, но была перехвачена Кизекочуком. Он схватил ее обеими руками и разорвал пополам. Маниту порвалась с глухим треском и тут же угасла.

– Твоя первая жертва, о дух мщения, - прошелестел бесплотный Ха-кве-дет-ган из сумрака за алтарем.
– Как ощущения?

–

Я...
– протянул Кизекочук. Он будто впервые отведал ритуального вина и теперь пытался оценить послевкусие, медленно водя языком по губам, на которых еще остались капли благородного напитка.
– Я счастлив!

– Ну, конечно!
– Ха-кве-дет-ган расхохотался.
– Ты отдал все, но обрел... нечто большее. То, что позволит тебе свершить твою месть! И не только твою! Ты еще не понял? Ты больше не смертный!

– Я...
– вновь протянул Кизекочук, продолжая смаковать ощущения. Боль и страх погибшей маниту Адсилы наполнили его первозданной мощью.
– Я бог!

– И будь я проклят, если это не так!
– вновь захохотал Ха-кве-дет-ган.
– И забудь это глупое имя, Кизекочук! «Утренняя звезда» - батя девку хотел что ль, что может быть глупее? Теперь ты Ро-ке-рон-тис! «Тот, кто убивает во снах»! Так будут тебя звать отныне.

– Ро-ке-рон-тис, - он попробовал на вкус свое новое имя и его звук наполнил его душу безумным весельем. Он взорвался бесконтрольным смехом, что сотряс капище и заставил ритуальные маски на столбе испуганно трепетать, словно под порывами могучего ветра.

Он мыслью вылетел из капища и пошел сквозь ночную уоки племени онундагэга. О, теперь он безошибочно определял маниту тех, кто преступил закон предков! И таких оказалось немало, причем многие принадлежали к его... к племени ганьенгэха. Все они получат свое, но позже...

Витэшна и Меджедэджик спали в родовой овачире Кватоко, в эту ночь во всем длинном доме были лишь они одни. Ро-ке-рон-тис понял, что они уже подарил свои тела друг другу, и ярость всклокотала в нем с новой силой. Он метнулся к спящему Меджедэджику со скоростью стрелы, не издав ни единого звука. На мгновение он застыл над сыном сахема онундагэга и уже хотел коснуться рукой его виска, но перевел взгляд на Витэшну.

О, как же она прекрасна! О, сколько раз он видел ее, спящую! Сколько раз проводил рукой по черному, словно бездна ночного неба, водопаду ее волос! Сколько раз он... они мечтали о том, как станут мужем и женой! На миг сердце Ро-ке-рон-тиса наполнилось воспоминанием великой любви, которая, если дать ей время, смогла бы разрушить чары Ха-кве-дет-ган и освободить маниту Кизекочука! Ведь он не знал, что еще не стал богом мщения, но станет им, если свершит задуманное!

Где-то за пределами овачиры каркнул ворон. Ро-ке-рон-тис стряхнул оцепенение, черты красивого лица вновь ожесточились. Он взглянул на того, кто отнял у него Витэшну. Нет, такие преступления не прощают!

Меджедэджик сидел на широкой шкуре песца у родовой овачиры и точил стрелы. Он гордился ими, ведь их наконечники были изготовлены не из кремня или кости, а из кровавого камня. На каждую стрелу племенной шаман нанес тайный знак и теперь сам Великий охотник, Со-сон-до-ва, направлял эти стрелы.

Полог овачины качнулся, из нее вышла Витэшна. Легкая кожаная накидка безупречной выделки, казалось, была призвана подчеркнуть безупречность ее фигуры. Молодой воин мгновенно забыл о своих стрелах, глядя на возлюбленную.