Восход Луны

Гепард Лайри

Вздымающийся живот Луны упирался мне в бок при каждом ее вдохе, передняя нога изредка подрагивала сквозь сон, а над ухом слышалось размеренное умиротворяющее сопение. Засыпать под крылом аликорна было невероятно уютно. И жарко.

Гл. 17 - ЧрезвыЧАЙные сны

[ Селестия \ Покои Селестии ]

Раз, два, светит яркая луна.

Три, четыре, ползут ночные тени шире.

Пять, шесть, Найтмер Мун вас хочет съесть.

Семь, восемь, этой ночью спать не просим!

Девять, десять…

Спросонок моргаю, пытаясь сфокусировать

взгляд. Что-то заставило меня очнуться от вязкого сладкого сна, в который меня, обессилевшую и особо не сопротивляющуюся, так быстро затянуло. Спустя какое-то время, сумев частично согнать с глаз пелену сонного марева, начинаю запоздало понимать, что уже давно всматриваюсь в равномерное колыхание занавески - со стороны балкона веет ночной прохладой. Вероятно, Лайри не закрыл дверь до конца... А луна действительно необычайно яркая. Ее свет немыслимо ярко слепит, настолько, что я не могу без слез и рези долго смотреть на нее. Прикрываю крылом опущенную на грудь голову, чувствую, как она наливается тяжестью, и вновь медленно погружаюсь в томную дрему. Ну что ж, после всех выпавших на мою долю мучений так беспричинно внезапно просыпаться я буду еще очень долго…

Ползут ночные тени шире…

Тихонько всхрапнув, вскидываю голову. Лунный свет освещал комнату неравномерно, оставив больше половины ее замазанной невероятно густыми тенями. Кажется, что часть помещения просто-напросто отсутствует, будто кто пролил на картину реальности черную краску. Впрочем, будучи уменьшенной, я теперь иначе воспринимаю детали окружающей действительности, в несколько гротескной и гиперболизированной их формах. Все, что казалось мне ранее таким маловажным и не заслуживающим внимания, вдруг обрело масштабы, словно стараясь поразить меня, задавить своей значимостью.

Укол беспокойства. Краем глаза замечаю еле уловимое движение - даже, скорее, я почувствовала его. Почти забытое чувство опасности на миг всколыхнулось во мне, и так же быстро улеглось - всего лишь занавеска трепещет в объятиях ночного ветерка. Тия, дорогая ты моя, как так могло случиться, что некогда самая яркая во всех смыслах понисона Эквестрии теперь размером самое большее с мышь, и боится каждого малейшего шороха? Ласково пожурив саму себя, тяжело вздыхаю. Непрошеные мысли, будто бы подкинутые кем-то, назойливым роем вдруг заполонили мою голову.

Найтмер Мун вас хочет съесть…

Наивные жеребята обожали эту простоватую песенку-считалку. Каждая Ночь Кошмаров звенела тысячами детских голосов, визжащих от неистового восторга и неподдельного страха перед падшей Королевой Ночи, чье Темное Величество поклялось вернуться и осуществить свою страшную месть, и единственное, что могло хоть как-то заставить ее сменить гнев на милость - это подношения в виде всевозможных сладостей. Нынешняя жеребятня и не догадывается, что эта игра - пережиток непомерно далекого для них прошлого, остаток древних обычаев. В память их предков - свидетелей тех самых леденящих кровь событий, настолько врезалось жуткое кровавое солнечное затмение, что они пали духом, и их непоколебимая ранее вера во всемогущее Солнце, обещавшее им и их потомкам вечно сиять над головами, в одночасье обратилась в прах.

Каждый год, в эту самую ночь, все пони ждали, что вновь Луна столкнется с Солнцем и поглотит его, и настанет

Вечная Ночь. Они собирали дары для Найтмер Мун, пытаясь умилостивить ее гнев и вымолить себе пощады. Мои попытки искоренить эту традицию терпели крах - предания о падшем темном аликорне с завидной скоростью обрастали все новыми и новыми подробностями, настолько зловещими, что, несомненно, весьма бы польстило Духу Кошмаров, а каждый год огромные запасы урожая бессмысленно приносились в жертву чудовищной иллюзорной опасности. Лишь спустя век - и не один - пони постепенно начали успокаиваться, а легенды о кошмарной Лунной Кобылице трансформировались в сказки и детские страшилки. Традиции жертвоприношения претерпели колоссальные изменения и превратились в Ночь Кошмаров и Страха - безобидный фестиваль развлечений и выклянчивания сластей...

Веки тяжелеют. Разум туманится, отказываясь предаваться дальнейшим размышлениям, желая сдаться в плен миру грез. Укладываюсь поудобнее, натягивая на себя салфетку, сворачиваясь клубочком, словно домашний кот, и сладко, от всей души зеваю. Я слышу лишь собственное сопение, настолько тиха эта летняя ночь.

Этой ночью спать не просим…

Мое сердечко трепыхнулось, как потревоженная птица. Вслушиваюсь во мрак неизвестности. Тук-тук… стучит ритмично в ушах. Напряжение растет во мне, сгоняя остатки сна, выкручивая все чувства на предел возможностей. Надеюсь… нет, хочу надеяться, что это просто приступ тревожности, паническая атака, клеймо выпавших на мою долю испытаний, оставленное на расшатанной нервной системе…

Скрип. Легкий, словно ветерок легонько коснулся двери, вздыбив при этом волной шерсть на моей спине.

Я не понимаю, что не так. Первобытный страх, присущий всем крошечным существам, овладевает мной. Осторожно выглядываю из-под салфетки. Ничего. Лишь тени стали будто бы длиннее и глубже.

Затаившимся зверем я неподвижно залегла в складки подушки. Так меня никто не заметит… «Да кто может заметить меня?!» - удивленно вопрошает глас встревоженного рассудка. Но у меня очень плохое предчувствие, приводящее душу в смятение и тихо шепчущее: может.

Я знаю, здесь кто-то есть. Я понимаю: той большой мрачной тени не было в комнате.

Тихий звон. Так звенит металл. Из-под края салфетки я вижу, как бесформенный силуэт беззвучно скользнул по стенам. Неизвестное существо движется с грацией кошки - и это точно не может быть пони.

Легкий дзынь. Оно у стола, там стоит графин. Легко задетый, он нервно пискнул, но не разбился. Фантом стремительно стек куда-то вниз, во мрак. Повисла абсолютная тишина.

Я крепко зажмурилась. Внезапно летний жар стал невыносим - горячий воздух всколыхнул надо мной салфетку, окатив меня раскаленным потоком.

Четкое, равномерное, ритмичное… дыхание. Глубокий шумный вздох - и я чувствую, как салфетку срывает с моей спины, оголяя мое беспомощное тело. Превозмогая лютый страх, я отваживаюсь разомкнуть веки - и в тот же миг вижу свое смертельно испуганное отражение в бездонной и темной, словно смоляной агат, блестящей поверхности. Изумрудный огонь, вспыхнув, пробежал по глади этих таинственных жутких «зеркал», оформив их в зрачки - и из мрака внезапно проявились ярко-бирюзовые глаза. Черные диски, сузившись, превратились в вертикальные щелки.