Восхождение к Дао. Жизнь даосского учителя Ван Липина
Шрифт:
Предисловие переводчика
В жизни часто случается так, что явление, казалось бы, давно всем знакомое остается, несмотря на все разговоры о нем, неизученным и непонятым. И чем больше о нем говорят, тем больше сгущается вокруг него покров тайны. Именно такой оказалась судьба даосизма — древней религии китайцев. С тех пор как первые европейцы — а ими были в основном христианские миссионеры — проникли в Китай, ни одно появлявшееся в Европе описание далекого экзотического царства на восточном краю Азии не обходилось без упоминания о «религии Великого Дао» и ее необычных служителях, совмещавших роли священников, магов, гадателей, врачей, государственных советников и даже мастеров воинского искусства. И образ даосов, и их разносторонняя деятельность, а в еще большей мере их учение, до странности органично сочетавшее в себе глубокую мистику и строгую науку, были настолько непривычны и попросту непонятны посещавшим Китай европейцам, что почти все они предпочитали не принимать даосизм всерьез, относя оригинальные черты даосской религии на счет «восточной экзотики». Очень долгое время — вплоть до середины нынешнего столетия — западные исследователи Китая видели в даосизме лишь пестрое собрание народных суеверий, смешанное с элементами научного знания и религиозного культа. Никого не смущала явная несправедливость и даже нелепость подобной оценки, что, впрочем,
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что западные представления о даосизме во многом следовали вполне определенным китайским образцам: они воспроизводили настороженное, нередко откровенно враждебное отношение к даосской традиции правящих конфуцианских верхов китайской империи, которые по понятным причинам старались держаться подальше от слишком уж непредсказуемых, непреклонных, да к тому же весьма сведущих в магии «подвижников Дао». Истинного даоса нельзя заставить покориться произволу, сделать орудием исполнения чужого замысла, вовлечь в сговор. «Моя судьба не в Небе, а во мне самом», — гласит старинная даосская поговорка. Приятно, конечно, когда такие люди слывут твоими друзьями. Но стократ труднее самому быть им другом.
Что касается даосов, то они платили миру той же монетой. Будучи в полном смысле отава государственными людьми, озабоченными поддержанием общественного и, более того, мирового порядка, необычайно высоко ценя заботу о благе людей, они тем не менее (а может быть, именно поэтому) держали в строгой тайне свою «науку Дао» и свои методы личного совершенствования, отчего и прослыли в народе могущественными волшебниками. Здесь не место разбираться в причинах невероятной по европейским меркам скрытности даосских учителей. Несомненно, в этом сказалось традиционное недоверие китайцев к чужакам и их неприязнь к назойливой «пошлости света». Но еще большее значение имел сам характер даосского знания, которое сводится к самопознанию, приобретаемому личными усилиями и не отчуждаемому от внутреннего опыта личности. Внешнее подражательство бесплодно и губительно для подражающего, жить с оглядкой на других — значит отворачиваться от себя: таков один из главных мотивов даосской литературы с древнейших времен. Наконец, скрытность даосов предопределена самой природой их высшей реальности — Дао, которую «нельзя выразить в словах», то есть сделать «предметом мысли» и описать в виде системы «объективных истин». Жизнь в Дао целиком протекает внутри, она невыразима и не нуждается в выражении, хотя внятна каждому. И чем более она доступна, тем менее поддается словесному оформлению. Подлинная правда человека — правда неисчерпаемой полноты бытия — всегда остается вне какого бы то ни было «поля зрения». Даосская поговорка гласит: «Настоящий человек не показывает себя. А кто показывает себя — тот не настоящий человек».
Великое Дао для самих даосов «не имеет имени», не имеет даже формы. Оно свидетельствует о себе самим фактом своего отсутствия. Оно есть «вечноотсутствующая» реальность, которая даже не требует веры в себя, ведь верят в нечто сущностное, предметное. Скорее, Дао «внушает доверие» к себе.
Не более заметен даосизм и в жизни китайского общества. Исторически он всегда существовал в виде самостоятельных, немногочисленных и замкнутых школ, в которых из поколения в поколение передавалась неизъяснимая «мудрость Дао». Чтобы стать восприемником этой мудрости, требовалось посвятить ее постижению всю жизнь — до последнего дня и часа. Вот эта «передача Дао» и составляла главный raison d'etre отдельных школ и всей традиции даосизма. Все же прочие аспекты практики, начиная с методик совершенствования и кончая культами божеств, ценились даосами лишь в той мере, в какой способствовали претворению этой главной посылки даосского миропонимания, Самое бессмертие — высшая цель духовного подвижничества во всех религиях — было для даосов результатом соучастия в «вечнопреемственности духа», которая означала неустанное воссоздание, возобновление опыта предельной полноты и прозрачности, осиянности сознания. Отношения между учителем и учеником имеют в даосизме совершенно исключительное значение и заслоняют собой даже отношение человека к богам, которые, заметим, в Китае рассматривались как души выдающихся людей полетать даосским учителям. Мудрость даосов — это в конце концов безыскуснейшая правда вечнотекучести духа, регистрируемая с протокольной сухостью школьной генеалогией на манер библейского: «Авраам родил Исаака…». Но к этой простейшей из истин еще надо подойти. Нужно многое знать и уметь, многое пережить, пройти долгий — не бесконечно ли долгий? — путь духовного мужания, чтобы исполнить предназначение человеческого сердца: стать сосудом, хранящим в себе «подлинность жизни». И не знаменательно ли, что само слово «дао» по-китайски означает «путь»? Не будучи сущностью, Дао обозначает существо бесконечного пути человеческого совершенствования — даже за пределами совершенства. «Когда достигаешь вершины, не останавливайся — иди дальше». — говорили подвижники Дао.
Мудрость Дао — это ликующая радость опознания неисповедимых глубин жизни. Вечная игра отражений незамутненного Кристалла Вселенной. И значит, вечное возвращение, Присутствие неизбывного в вечнотекучем… В истинно великом свершении нет ничего особенного, сиречь преходящего, частного. «Обыкновенное сознание — вот Дао», — гласит чань-буддийское изречение. Даосы же утверждали, что Дао — нечто в высшей степени естественное. Ничто так не претит духу «жизни в Дао», как наигранная торжественность, гордыня многознайства, мирское тщеславие. Но даосская простота дается великим подвигом самопревосхождения, и узки врата, в нее ведущие. Еще и сегодня даосские монастыри остаются в Китае самыми недоступными для туристов и прочих любопытствующих. До сих пор, насколько мне известно, ни один иностранец не стал законным учеником даосского учителя. Более того, ни один посторонний не имел возможности наблюдать подлинный быт даосов и их духовную практику.
Не удивительно, что, когда в 1991 году пекинское издательство «Хуася» выпустило в свет рассказ о жизни даосского учителя Ван Липина, эта книга произвела настоящую сенсацию. Впервые читатели получили возможность проследить жизненный путь даосского послушника и увидеть крупным планом процесс его обучения и мужания. А процесс этот растягивался на много лет и включал в себя множество разнообразных, хитроумных и утонченных приемов работы с телом и сознанием. Ван Липин имеет звание учителя в восемнадцатом поколении школы Лунмэнь, одного из ответвлений «Учения о Совершенной Подлинности» (Цюань-чжэньцзяо) — главной даосской традиции Северного Китая на протяжении последних восьми столетий. Школа Лунмэнь ведет свою историю от знаменитого даоса XIII века Чанчуня, или Патриарха Цюя, но числит своих учителей среди многих «мужей Дао» более ранних времен, включая, конечно, легендарного основоположника даосизма Лао-цзы, прозванного в позднейшем даосизме Высочайшим Старым правителем. Несмотря на свои
Надо сказать, что этот рассказ о нашем современнике-даосе — не просто факт личной биографии его авторов или его героя. Издание биографии даосского учителя есть примета нового состояния общества, новых отношений между традиционной наукой и современной цивилизацией. И даосская религия, и наш современный, «постиндустриальный» мир переживают полосу острого кризиса, драматической переоценки ценностей. Еще совсем недавно даосизм в Китае подвергался жестоким гонениям и — в уже знакомом нам ключе — третировался властями как скопище феодальных суеверий», «реакционная мистика», «шарлатанство» и т. д. Нападки на традиционную культуру объяснялись не только политическими соображениями, они имели под собой и более глубокие исторические основания. Дело в том, что вся современная цивилизация выросла из последовательного отрицания важнейших принципов духовной традиции. Это не просто современная цивилизация, но — «цивилизация современности». Вся она пронизана духом модернизма, культивирующего все «современное», «прогрессивное», «модное», и глубоко враждебного неизменным, преемственным основам человеческого бытия. Могущество современной науки и техники основывается на опредмечивании, объективации действительности, сведении вещей к идеям, понятиям или моделям ради сиюминутного, чисто прагматического пользования ими (ведь полезна только та вещь, о которой мы имеем понятие). По той же причине современная культура отличается ярко выраженным публичным, зрелищным, «массовым» характером, что являет собой прямую противоположность элитарной, ориентированной на внутреннее знание традиции даосов.
Даосизм не может быть усвоен современной, «модернистской» цивилизацией в его традиционном виде. Это очевидный факт. Но очевидно и то, что сегодня былая замкнутость даосизма серьезно поколеблена и что даосские наставники получили немыслимые прежде возможности для распространения своих знаний и методов совершенствования в обществе. Пример Ван Липина в высшей степени симптоматичен: первым в своей школе он получил от учителей разрешение преподавать даосскую премудрость всем желающим. Совершенно ясно, что такая переориентация повлечет за собой разительную перемену общественного лица даосизма. Либо даосизм как самостоятельная традиция отомрет, либо станет составной частью всемирной или, как сейчас говорят, глобальной цивилизации будущего. В свою очередь, нынешняя технократическая цивилизация, по своей природе разрушительная и лишенная духовной прививки традиции, неминуемо приведет человечество к деградации и катастрофе,
Итак, кризис современного мира — это обоюдный кризис как традиции, так и модернистского мировоззрения. Не следует ли предположить, что и преодоление этого кризиса предполагает участие, точнее — сотрудничество обеих вовлеченных в него сторон? Внедрение даосизма в нашу постмодернистскую цивилизацию, на первый взгляд парадоксальное, предуготовано нынешним духовным состоянием общества. Учителя Ван Липина позволили ему «идти в народ» не с отчаяния и не из желания посмотреть, что из этого получится, а вследствие своей убежденности в том. что «настал благоприятный момент» для приобщения людей к мудрости Дао. Чем же благоприятно наше время для даосов? Прежде всего — день ото дня крепнущим сознанием того, что развитие науки и техники завело человечество в тупик. И дело не только в угрозе ядерной или экологической катастрофы. Гораздо раньше и вернее атомных реакторов цивилизацию может погубить катастрофа гуманитарная: утрата людьми человечности в себе. Сегодня человек как никогда отчужден от плодов своего труда, от природной и общественной среды. «Мы можем ожидать полной экстериоризации знания по отношению к "знающему", — констатирует французский философ Ж.-Ф. Лиотар. — Старый принцип приобретения знаний посредством совершенствования ума или даже индивидов становится во все большей мере анахронизмом». Не будем обманываться академически спокойным тоном этого суждения. Речь идет о губительной, позорной для Человека Разумного перспективе быть придатком машины и заведомо неудачливым, безответственным бунтарем против технократии. И то и другое имеет своей основой невежество и одичание (будем называть вещи своими именами) человека, заблудившегося в кущах-джунглях компьютерного рая.
Вот здесь и приходит на помощь даосизм, который первым делом учит человека заниматься собой, ухаживать за своим сердцем и использовать все возможности сознания в условиях, когда технологические системы подменили собой природу и задача «овладения миром» неожиданно приняла вид задачи овладения собственным сознанием, Если западная цивилизация уповала на «технику орудий», питая наивную веру в то, что улучшение материальных условий жизни людей автоматически улучшит их духовные качества, то великие религии Востока, и в частности даосизм, полагались на то, что можно назвать «техникой сердца» — внутренней работой души, воспитывающей в человеке умение жить в мире с самим собой и с себе подобными. «Техника сердца» — это прежде всего искусство согласия, сотрудничества, которое одно только и способно сделать эффективной технологию с тех пор, как мир вокруг нас превратился в ноосферу, «разумную среду» человеческого обитания. Ситуация современного человека, живущего в пространстве электронных грез, где исчезает самое различие между истинным и ложным, реальным и иллюзорным, обнаруживает глубинное сходство с жизненной позицией даосского подвижника, который признает равноценность всех форм опыта, будь то явь или сон, «фантазия» или «действительность». Сознание мудрого, говорили даосы, подобно чистому зеркалу, которое не влечется навстречу вещам, но и не удерживает их. Даос ничего не отвергает и ни с чем себя не отождествляет, он даже не знает, жив он или мертв, не знает и того, знает ли вообще что-нибудь. Он принимает всякий опыт как материал для духовной работы, как повод для освобождения сознания от какой бы то ни было данности. Принимает, чтобы… пропустить мимо. Его сердце — пустое вместилище мира и фонтан творческой энергии. Он знает секрет безупречной свободы и чистоты духа. Даосизм возвращает человеку чувство реальной ответственности и, следовательно, снова делает осмысленным человеческое существование в тот самый момент — и не ранее! — когда человек не может определить смысл своей жизни в категориях западной мысли.