Восхождение к любви
Шрифт:
Должно быть, я на несколько мгновений потеряла сознание, или так мне показалось от переполнившего меня чувства освобождения. Когда я опомнилась, Джейми держал меня, обняв за талию, а его плед был наброшен мне на плечи, укрывая от таращившихся глаз жителей деревни. Кругом по-прежнему гудели голоса, но в них уже не слышалось буйной и радостной жажды крови.
Голос Матта — а может, то был Джефф? — прорезался сквозь общий гул:
— Кто вы такой? Как вы посмели вмешаться в расследование суда?
Я скорее почувствовала, чем
Джейми был большой и сильный, он был вооружен, но тем не менее он был один. Я теснее прильнула к нему, он прижал меня крепче правой рукой, но левая скользнула к ножнам на бедре. Серебристо-голубоватое лезвие со зловещим присвистом наполовину показалось из ножен, и передняя линия толпы замерла.
Однако судьи были сделаны из более стойкого материала. Выглянув из своего укрытия, я увидела, что Джефф уставился на Джейми. Матт казался скорее ошеломленным, нежели возмущенным.
— Вы осмеливаетесь восставать против Божьего суда? — проверещал во гневе толстый маленький судья.
Джейми выхватил палаш полностью из ножен и воткнул его в землю, так что рукоятка задрожала от силы удара.
— Я восстал на защиту этой женщины и на защиту правды, — ответил Джейми. — Если кто-либо здесь выступает против них обоих, пусть ответит мне, а потом уже Богу.
Судья заморгал, словно бы не в состоянии поверить в возможность подобного поведения, затем снова перешел в нападение:
— Вы не имеете права нарушать работу этого суда, сэр! Я требую, чтобы вы немедленно отпустили обвиняемую. А ваш поступок будет рассмотрен немедленно.
Джейми смотрел на судей с величайшим спокойствием. Я слышала тяжелое биение его сердца, но его руки были тверды, словно камень, одна оставалась на рукоятке палаша, вторая — на кинжале у пояса.
— Что касается этого, сэр, то я принес обет у алтаря Господа защищать эту женщину. И если вы утверждаете, что ваша власть превыше власти Всемогущего Бога, то я должен сообщить вам, что не разделяю подобного мнения.
Последовавшее за его словами молчание было прервано негромким смешком, который эхом повторился там и сям в толпе. Если симпатии собравшихся и не перешли на нашу сторону, то все же та сила, которая несла нас к гибели, была сломлена.
Джейми взял меня за плечо и повернул. Было невыносимо тяжело повернуться лицом к толпе, но я знала, что должна это сделать. Я подняла голову как можно выше и видела теперь не лица людей, а то, что находилось далеко за ними, — маленькую лодку на самой середине озера. И я смотрела на нее, пока у меня не заслезились глаза.
Джейми, придерживая плед, в который я была закутана, приспустил его так, чтобы открылись мои плечи и шея. Он взялся за темные четки и подвигал их из стороны в сторону.
— Янтарь обжигает кожу ведьмы, не так ли? — обратился он к судьям. — И, как мне думается, еще сильнее обжигает ее крест Господа нашего. Но смотрите.
Он поддел пальцем четки и приподнял
Смелость, холодное присутствие духа и врожденное умение произвести эффект. Колум Маккензи по-своему не зря опасался честолюбивых притязаний Джейми. Боялся он, разумеется, и того, что я могу разоблачить происхождение Хэмиша, и его поступок со мной был вполне объясним в этом свете. Объясним, но непростителен.
Настроение толпы колебалось то в одну, то в другую сторону. Жажда крови, которая владела ею раньше, теперь вроде бы улетучилась, но она могла и вернуться новой, еще более высокой волной и сокрушить нас. Матт и Джефф переглядывались в нерешительности; застигнутые врасплох неожиданным поворотом событий, они явно потеряли контроль над ситуацией.
И Джейлис Дункан воспользовалась замешательством. Не знаю, был ли какой-то обнадеживающий смысл в этом для нее самой. Во всяком случае, она вызывающе перекинула через плечо свои сияющие волосы и ринулась на прорыв очертя голову.
— Эта женщина не колдунья, — заявила она напрямик. — А я — колдунья.
Представление, которое устроил Джейми, померкло по сравнению с этим выпадом. В реве толпы потонули голоса судей, вопросы и восклицания.
Нельзя было найти объяснение тому, что она думала и чувствовала, — не более, чем всегда. Ее высокий белый лоб был чист, большие зеленые глаза горели своего рода весельем. Она стояла, выпрямившись, в своем изорванном платье, перемазанная грязью, и смотрела на своих обвинителей сверху вниз. Едва суета немного улеглась, она заговорила, не снизойдя до того, чтобы возвысить голос, но заставив всех прислушаться к себе:
— Я, Джейлис Дункан, признаю, что я ведьма и возлюбленная Сатаны…
Это признание вызвало новую бурю выкриков, и она с полнейшим терпением дожидалась, пока наступит тишина.
— Я признаю, что, повинуясь своему господину, я умертвила своего мужа Артура Дункана посредством колдовства.
При этих словах она искоса взглянула на меня и, поймав мой взгляд, еле заметно улыбнулась. Ее глаза остановились на женщине в желтой шали, но не смягчились.
— По злому умыслу я произнесла заклинание над ребенком-оборотнем, и он умер, а похищенное человеческое дитя осталось у эльфов.
Она повернулась и указала на меня.
— Я воспользовалась неведением Клэр Фрэзер в своих целях. Но она не принимала участия в моих делах и не разбиралась в них, и она не служит моему хозяину и господину.
Толпа снова загудела, люди толкались, чтобы лучше видеть, и старались подойти поближе. Она протянула обе руки ладонями вперед.
— Остановитесь!
Ясный голос прозвучал резко, как удар бича, и имел такое же действие. Она откинула голову к небесам и застыла, будто бы прислушиваясь.