Восхождение самозваного принца
Шрифт:
И тут Джилсепони рассмеялась. Поистине в ее годы смешно становиться жертвой неразумной мстительности. Она вспомнила, как им с Элбрайном приходилось едва ли не каждый день вступать в смертельную схватку с прихвостнями Бестесбулзибара. Еще она вспомнила о брате Фрэнсисе. Некогда этот монах был ее заклятым врагом, но стоны умирающих от розовой чумы под стенами аббатства Санта-Мир-Абель заставили его многое пересмотреть и во многом раскаяться. Он умирал с сознанием, что нашел своего бога и потому прожил жизнь не напрасно. Потом Джилсепони подумала об окаменевшей руке Эвелина Десбриса и крови, сочащейся с его ладони. Она думала о тысячах тех, кого завет Эвелина спас от жестокой и безжалостной розовой чумы… Любовь Элбрайна, покаяние Фрэнсиса,
Джилсепони вновь посмотрела в сторону Констанции и искренне ей улыбнулась. Однако та при виде этой улыбки лишь злобно прищурила глаза. Джилсепони вздохнула. Наверное, придворная дама решила, что она издевается над ней.
Какими безумными и бесплодными показались сейчас Джилсепони все эти хитросплетения придворных интриг. Ей придется постоянно сражаться за свои истинные чувства, и всегда даже краткий миг искренности будет опасен непредсказуемыми последствиями.
Женщина поднесла к губам бокал, но остановилась, подумав, что и это может оказаться опасным, ибо сок был смешан с вином. Ей нельзя ни на миг терять ясность рассудка, когда она окружена теми, кто скорее предпочтет стать ее врагами, нежели друзьями. Она прекрасно помнила слова герцога Брезерфорда, произнесенные во время их откровенного разговора в его каюте.
Джилсепони снова вздохнула. Уже не в первый раз и конечно же не в последний она спрашивала себя, правильно ли поступила, приехав в Урсал?
— Как ты выдерживаешь все это? — спросил Джилсепони Роджер.
Стояло прекрасное ясное утро. Лето только что перевалило на вторую половину. Вокруг королевского дворца все дышало весельем и радовалось жизни. На ветвях распевали птицы. Бравые гвардейцы из Бригады Непобедимых, восседая на тогайранских пони, упражнялись, добиваясь, чтобы их скакуны двигались в такт. В предстоящей торжественной церемонии им отводилась роль почетного караула, командовать которым будет герцог Калас.
Какая ирония судьбы: герцог Калас, возглавляющий почетный караул на церемонии бракосочетания Дануба и Джилсепони!
— Судя по твоему виду, тебе здесь достается, — сочувственно рассмеялась Дейнси, соглашаясь с мнением мужа.
— Можно ли за всей этой пышностью не разглядеть убожества здешней жизни? — воскликнул Роджер.
— Я так думаю: им нас никогда не понять, — пренебрежительно усмехнулась Дейнси, отправляя в рот кусок торта.
Ее супруг собрался было возразить, но выразительная улыбка Джилсепони заставила его умолкнуть. Будущая королева прекрасно понимала чувства, охватившие Дейнси. Та родилась в трущобах Палмариса и с детства видела вокруг лишь ужасающую нищету. Совсем еще девчонкой она стала служить в трактирах, посетители которых бросали ей иногда мелкие монетки. Случалось, чтобы унять нестерпимый голод, подбирала и объедки с тарелок. Прекрасные сады, окружавшие Урсальский замок, должны были казаться ей уголком рая на земле. Эти сады и примыкавшие к замку поля и в самом деле можно было посчитать райским уголком, подумала Джилсепони. Рощицы, лужайки, затейливые лабиринты, редкие птицы, десятки больших и маленьких фонтанов и целое море ярких цветов, где над каждой клумбой жужжало множество пчел.
Но одновременно Джилсепони прекрасно понимала и разделяла чувства, владевшие Роджером. Красота была лишь фасадом, за которым скрывалась такая бездна лицемерия и непотребств, каких ей еще не доводилось видеть.
— Я рад оказаться здесь, — почти извиняющимся тоном произнес Роджер. — Помнишь, я говорил тебе: ни за что не пропущу такой знаменательный день. Но меня жутко выводят из себя их презрительные взгляды! Эй, послушай! — крикнул он какой-то придворной даме, которая шествовала мимо, пренебрежительно вздернув носик. — Скажи-ка мне, голубушка, сколько приспешников демона-дракона ты уничтожила во время войны? А сколько жизней спасла в годы чумы?
Женщина
— Когда силы Бестесбулзибара угрожали нашим северным городам, эта дама была еще совсем ребенком, — заступился за придворную аббат Браумин, подошедший к своим друзьям.
— Но ты бы видел, как она на меня посмотрела, — продолжал кипятиться Роджер. — С таким высокомерием! Мы, конечно, не имеем благородных кровей, зато…
— Успокойся, Роджер, — умоляюще прошептала Джилсепони.
— Ты считаешь, что это не так? — бушевал ее вконец разозленный друг.
— Боюсь, что так, — не стала спорить она. — Но меня мало волнует, что обо мне здесь думают. Так почему это должно волновать тебя?
Роджер только фыркнул и тряхнул головой.
— Осмелятся ли они с такой же надменностью глядеть на тебя, когда ты станешь королевой? — пробормотал он, стиснув зубы.
Его собеседнице снова оставалось лишь улыбнуться, хотя на самом деле ей было трудно отрицать слова Роджера и еще труднее — игнорировать отношение к себе со стороны придворных. Истинное отношение, а не такое, каким она его представляла. Джилсепони, конечно же, радовалась, что ее друзья — те, что стояли сейчас рядом, а также магистры Виссенти, Талюмус и Кастинагис, который недавно занял место священника часовни Эвелина, — вместе с капитаном Альюметом прибыли на «Сауди Хасинте» в Урсал на ее свадьбу. Но у этой радости была и оборотная сторона. Женщина остро сознавала, как она скучала по своим друзьям. Как жаль, что не смог приехать Белстер О'Комели. Жизнь при дворе казалась ей пустой и бессмысленной, и Джилсепони не могла делать вид, будто это не так. Она сомневалась, что в последующие дни, недели, месяцы и даже годы положение изменится к лучшему. Придворные понимали и вроде бы даже сочувствовали ее одиночеству, но они не знали иной жизни. Им была неведома настоящая дружба, поэтому глубин одиночества Джилсепони они постичь не могли. Они скучали совсем не так. Дануб, правда, относился к ней с нежностью и заботой, и Джилсепони была искренне счастлива в те часы, когда он оставлял свои заботы и проводил время с нею.
— Когда придворные узнают, что ты барон Палмариса, они начнут относиться к тебе более уважительно, — заметила Джилсепони, ибо Роджер продолжал что-то рассерженно бубнить себе под нос.
— Вот-вот, и все эти придворные дамы так и станут виться возле него, — с недовольной миной произнесла Дейнси и слегка хлопнула мужа по плечу.
Роджер хотел что-то возразить, но лишь растерянно рассмеялся.
— Пусть вьются, — разрешил он. — Только тогда этот дворец покажется мне еще противнее.
— Не такое уж это плохое место, — возразила ему Джилсепони.
Аббат Браумин удивленно вскинул брови. Он догадывался, какие чувства владеют ею в действительности.
— Это действительно так, — сказал Браумин, беря Роджера за руку и прерывая его очередную колкость. — Все эти испытания покажутся пустяшными, если принимать во внимание те добрые дела, которые сможет совершить Джилсепони, когда ее голову увенчает корона королевы Хонсе-Бира. Возможно, кто-то из родовитой знати и выказывает сейчас свое презрение. Возможно, они не самые приятные люди. Но их общество, полагаю, все же несколько лучше, чем гоблины и поври из армии Бестесбулзибара. А ведь когда-то Джилсепони приходилось иметь дело с ними, сражаясь за лучший мир.
— Мир стал бы еще лучше, если бы она расправилась с придворными Дануба так же, как в свое время с гоблинами и поври! — воскликнул Роджер, но всем стало ясно, что он уже шутит.
Все засмеялись, радуясь, что щекотливый момент преодолен.
Их веселье было совершенно искренним, и такими же искренними были мысли Джилсепони и, что еще важнее, — состояние ее сердца. Да, она скучала по своей прежней жизни в Палмарисе. По своей жизни в Дундалисе она, наверное, скучала еще сильнее. Но молодая женщина сознавала свой долг. И она любила короля Дануба — настолько, насколько могла.