Восхождение
Шрифт:
Нефтяники говорят, что сердце буровой — это грязевой насос. Мутно-красный, тяжелый и плотный раствор глины в воде по толстому шлангу, а потом через бурильный инструмент попадает к основанию бура. Оттуда он выходит на забой скважины под огромным давлением, до восьмидесяти атмосфер.
Поздняков увеличил отверстия на вращающихся лопатках бура. Вместо одного грязевого насоса бригада поставила два. Теперь струя раствора выходила на забой скважины с такой силой, что сама могла вымывать мягкую породу, вынося ее на поверхность земли.
Поздняковцы сократили операции по подъему
...Девять дней жила поздняковская бригада в своей палатке у буровой, лишь изредка наведываясь к родным в поселок. Девять дней бурильщики засыпали и просыпались с одной мыслью — сколько взято метража, как идет буровая? И все эти дни у подмостков дежурили хронометражисты, чтобы потом обобщить и передать другим промыслам опыт апшеронцев.
Но вот была достигнута проектная глубина — тысяча сто метров. Последняя вахта залила в скважину цемент, чтобы крепчайшей рубашкой, которая поднимется между эксплуатационными трубами и стенками скважины, намертво запереть воду в пластах, лежащих выше нефтяной залежи.
Поздняков смотрел на часы. Подошел к концу срок затвердения цемента, и долото, уже опущенное в скважину, тотчас начало разгрызать цементную пробку, давая свободный выход нефти.
Когда были подведены итоги, то выяснилось, что скважина, начатая в День Победы, была пробурена с выдающимся рекордом скорости в послевоенное время на Кубани и во всем Советском Союзе. Коммерческая скорость на станко-месяц составила три тысячи триста шестьдесят метров (в три раза выше нормы), и вся скважина была сдана промыслу на двадцать один день раньше срока.
...Я частенько в последующие годы вспоминал и вспоминаю Позднякова, все то, что оставила во мне нефтяная Кубань в пору послевоенного восстановления и развития, столь еще близкую к военной поре и по характеру, напряжению, трудностям, естественно, напоминавшую фронтовую обстановку.
— Эти девять дней на скоростной буровой буквально перевернули весь промысел, — говорил мне тогда руководитель конторы бурения. — Если еще и находились раньше люди, которым трудности восстановления казались неодолимым препятствием для скоростных проходок, то им пришлось умолкнуть под давлением фактов. Ни один буровой мастер уже не мог говорить о месячном сроке для бурения, не рискуя сгореть от стыда. Ведь поздняковцы бурили обычно не больше чем десять дней.
Движение за скорость, — продолжал директор конторы, — перекинулось на другие промыслы. Поистине скоростные методы у нас произвели маленькую революцию!..
Ну, а сам Поздняков — герой тех дней, часто выступавший на слетах передовиков, на партийно-хозяйственных активах, где его видели, слышали многие ныне работающие нефтяники, буровики, — как он выглядел?
Я уверен, что Поздняков производил на своих молодых рабочих-современников сильное впечатление. Мне тоже казалось, что от его плотно сбитой фигуры, тяжеловатой походки даже внешне исходило ощущение физической и духовной силы. Он был страстный охотник, человек жизнелюбивый и умеющий заражать жизнелюбием тех,
Говорил Николай Михайлович громко, четко, немного с хрипотцой, словно был постоянно простужен. Хотя он воевал в скромном чине лейтенанта, но по возрасту вполне «тянул на майора». На лице его лежали ранние глубокие морщины, кожа слегка задубела от постоянного пребывания на ветру, но блеск темных глаз был яркий, молодой.
Я думаю, что Поздняков знал себе цену и высоко ценил свою страсть «к темпированной работе», как он любил говорить. Еще до войны он был широко известен, любил быть на виду, в центре производственной и общественной жизни на промысле.
В работе Николай Михайлович был неистов, «выкладывался», себя не щадил, поэтому много требовал и от других. Никто не мог бы бросить ему упрека как коммунисту.
Шло время. Традиции трудового героизма развивались, углублялись, приобретали новые формы. Пора единичных рекордов постепенно начала сменяться стремлением к широкому, массовому подъему производительности труда, к высокой эффективности на основе более продуманной организации и культуры производства.
3. Зерно нового
Буровая вышка стояла на самом гребне поросшей лесом горы, и со своих подмостков буровики могли наблюдать за тем, как работают в низинке строители, вырубая лес, монтируя оборудование и подводя к новой буровой водопровод, нефтепровод, электроэнергию. Строители подготовляли бригаде мастера Александра Степановича Хрищановича новый фронт работ, но сильно отставали от высоких темпов бурения. Сам бригадир ясно видел, что, пока строители закончат установку вышки, пройдет дней десять и неминуемо «окно» — время вынужденного простоя.
Хрищанович ходил вокруг строителей по разрыхленной земле площадки, тоскуя, подсчитывал свои неожиданные «свободные» дни. На гребне горы он уже закончил проходку двухкилометровой скважины, сократив в два раза обычные сроки бурения. После ночной вахты, сдав готовую скважину, бригада собиралась домой.
— Вот что, ребята, — сказал Хрищанович. — Сами видите, какое дело. Надо помочь. Давайте вклинимся в бригаду строителей.
Опытный мастер, он хорошо знал своих людей, проработав с ними в Нефтегорске много лет, но все же волновался, ожидая, что скажут бурильщики. Все были единодушны: надо помочь. Такое бывает, когда у всех в коллективе зреет одна и та же дума. Его комсомольцы захотели помочь немедленно.
— Как, прямо сейчас, после ночной смены? — спросил Хрищанович.
— Да, сейчас.
И в то же утро комсомольцы вместе со строителями перетащили по склону горы на четыреста метров свою огромную, сорокаметровую металлическую вышку.
...Мастера Хрищановича я впервые увидел на промысле «Восковая гора». Он обходил свой скоростной участок, разбросанный на довольно большой площади и объединенный единым ритмом слаженной комплексной работы. Начальник участка на минуту забежал погреться в маленькую деревянную будку, кочующую вслед за бригадой от одной буровой к другой.