Восковое яблоко
Шрифт:
– Но у нас были причины...
– Я знаю эти причины. Сомневаюсь, что они заинтересуют местное правосудие. Особенно если тут пахнет преступлением, как вы сами только что указали. Если последний случай – убийство, то какой-нибудь честолюбивый окружной прокурор может попытаться превратить другие происшествия в покушения на убийство, и тогда мы с вами, доктор Камерон, становимся не только соучастниками в покушениях на убийство, но и соучастниками в деле об убийстве Дьюи.
Он оперся рукой о спинку дивана и тяжело опустился на него:
– Боже
– В этом и заключается суть закона, – сказал я ему. – Приведение неопределенного числа разнообразных поступков, на которые только способны человеческие существа, к определенному числу общих знаменателей. За всю историю человечества ни один обвиняемый не узнавал сам себя в суде. Потрясенный доктор Камерон признал:
– Все гораздо, гораздо хуже, чем я предполагал.
– А против меня можно выдвинуть еще одно обвинение. У меня нет лицензии на работу частного детектива в этом штате. Или в любом другом. А я тут действовал именно в этом качестве. Вы становитесь соучастником и этого преступления, хотя я сомневаюсь, что кого-нибудь заинтересует ваш проступок: у них будет против вас кое-что поважнее. Но меня, с моим прошлым, они просто сожрут.
Доктор Камерон помотал головой как бык, который устал от матадора.
– Что нам делать?
– А что вы собираетесь делать?
– Не знаю, – признался он и развел руками, а потом посмотрел на них так, как будто в них должно было оказаться что-то полезное. – Наверное, попытаюсь все им объяснить.
– Другими словами, отдадите нас на растерзание местным властям.
– Не понимаю, что еще нам остается.
– После того, что вы рассказали мне о местной полиции, я предвижу только один результат, в случае, если поступим так, как вы говорите.
Он посмотрел на меня:
– Какой?
– Тюремное заключение для нас обоих, – объяснил я. – И для доктора Фредерикса тоже. Возможно, нам удастся выгородить Боба Гейла, если только он не будет слишком настаивать на том, чтобы влезть в это дело – а такое вполне может произойти.
– Тюрьма? – Он оглядел комнату так, как будто она вот-вот должна была исчезнуть. – Но что будет с “Мидуэем”?
– Не знаю. Во всяком случае, не в этом дело. Вопрос в том, что будет с нами.
Он смотрел на меня, нахмурив лоб в глубочайшей сосредоточенности.
– Но что еще мы можем сделать? Полиция все равно приедет, позвоним мы или нет. Нельзя ли сделать так, чтобы они не заподозрили, что это убийство?
– Нет. Преступник и раньше был неосторожен, он оставлял следы от пилы. Уверен, что и на этот раз будет так же. Полиция поймет, что это убийство.
– А мы не можем притвориться, будто не знали, что и другие случаи были подстроены?
– Теперь уже нет, – сказал я. – Мое прикрытие больше не сработает, что бы мы ни предприняли. Мерривейлу и тем, кто был наверху, теперь известно, что я не обычный
– Понимаю. И полиция захочет узнать, что вы здесь расследуете.
– Что еще больше ухудшит ситуацию. Проще сразу же рассказать правду.
– Да уж. – Он покачал головой. – Не знаю, у меня нет опыта в делах подобного рода. Я не специалист в сокрытии улик...
– Никто из нас не специалист. Ни вы, ни я. Мы должны что-то вместе придумать.
– А у вас есть идеи?
– Не уверен. Я обдумал тут кое-что, но не знаю, сработает ли это.
– Что, например?
– А если нам вообще пока не сообщать о том, что произошло? Что, если мы до завтра оставим тело в гараже? Тогда мы сможем провести собрание с участием всех постояльцев и объяснить им ситуацию. Попросим их помочь нам и держать язык за зубами. Мы выиграем еще один день и, быть может, сумеем найти преступника. Если мы передадим его полиции вместе с телом, никто не станет копать здесь слишком глубоко.
Он принялся отрицательно качать головой еще задолго до того, как я закончил:
– Сожалею, но это не выйдет. Здесь у нас двадцать человек, каждый со своими проблемами. Было бы несправедливо нагружать их еще и этой...
– У нас просто нет возможности думать о том, что справедливо, а что нет.
– Это не самое важное возражение, – сказал он. – Я могу назвать вам человек пять-шесть, которые, я вам гарантирую, не станут молчать, даже если мы их об этом попросим. Мерривейл, например. Хелен Дорси, Молли Швейцлер, Фил Роше.
– Ладно, вы правы.
– Что мы можем сделать, так это...
Дверь открылась, и вошел Фредерике. Мы оба повернулись и посмотрели на него.
Его губа больше не кровоточила, но выглядела распухшей, лоб прорезали вертикальные морщины, а глаза утратили выражение абсолютной уверенности, которое раздражало меня в нем больше всего. На лице у него было написано смущение, что придавало Фредериксу более человеческий вид.
Он даже попросил разрешения войти, сказав при этом:
– Не помешаю?
Доктор Камерон посмотрел на меня, как бы ища ответа. Я торопливо проговорил:
– Ну конечно нет. Нам пригодится ваша помощь. Он вошел, закрыл за собой дверь и сообщил:
– Гейл стоит возле тела. Кантер и Дебби Латтимор наблюдают за входной дверью и телефоном. Похоже, на них можно положиться.
– Выяснилось, что у нас больше проблем, чем я думал, Лоример, – обратился к нему Камерон. – Проходите, садитесь.
Фредерике сел на диван рядом с доктором Камероном, тот обрисовал ситуацию, в которой мы оказались, и объяснил, почему мы не хотим говорить правду местной полиции, хотя и не можем придумать взамен ничего убедительного. Он рассказал Фредериксу и о моей идее заставить солгать всех постояльцев и привел свои возражения, закончив: