Воскрешение
Шрифт:
Хоть желание пройтись кулаком по плешивой головенке провожатого, блестевшей у него буквально перед носом в зеленом свете факела, и было велико, Аламез все же решил воздержаться от преждевременных действий и доиграть до конца затянувшийся трагифарс с элементами таинственности. Злодеи не могли знать, кто он и что его не так-то просто убить, поэтому шансы на успешное завершение возможной схватки были довольно высоки. К тому же Дарку хотелось выяснить, к кому же приведет его Кабл, и он в душе уповал, что хотя бы один из злоумышленников будет иметь пусть даже косвенное отношение к Индорианской Церкви. Это была ниточка, за которую он должен, нет, просто обязан потянуть. Немного успокаивало Аламеза и то обстоятельство, что, послушавшись мудрого совета Фанория,
Они шли минут пять, если не дольше, миновали несколько развилок, пока не зашли в широкое ответвление, заканчивающееся простенькой, деревянной дверью, вышибить которую не составило бы труда всего одним, не очень сильным ударом ноги.
– Вот мы и тута, – радостно произнес Кабл, видимо, уже в головенке прикидывая, на что он потратит честно заработанные монеты.
Коротышке было невдомек, что при любом дальнейшем развитии ситуации он останется без барыша. Посредник по несостоявшейся сделке получает круглый, добротный ноль, а если он рассчитывал на вознаграждение за то, что заманил простачка-чужеземца в западню, то и тут просчитался, ведь в карманах Аламеза гулял ветер.
Пока еще не догадывающийся, какое суровое разочарование его поджидает, Кабл бойко постучал в дверь и в нетерпении затоптался на месте, как будто борясь со спазмами переполненного мочевого пузыря. К счастью, наблюдать за дерганым танцем спутника, весьма походившим на пляску святого Витта, моррону пришлось недолго. Не прошло и десяти секунд, как с другой стороны двери послышались шаги, а затем раздался жалобный лязг старенькой, ржавенькой задвижки. Дверь распахнулась, на пороге стоял огромный волосатый детина, голый по пояс и с дубиной в руках, а за его широкой спиной виднелась еще парочка простолюдинов, подозрительно державших руки за спинами.
– Заходь! – лишь мельком взглянув на коротышку и стоявшего позади него монаха, пробасил охранник и подвинул свои внушительные телеса вбок, освободив тем самым для прохода всего половину дверного проема.
Кабл беспрепятственно проскочил между дверным косяком и живою преградой, а вот Аламезу пришлось протискиваться боком, и в тот самый миг, когда его нос почти упирался в потную волосатую грудь, верзила грубо сдернул с его головы капюшон.
– Не дрыгайся! На рожу твою лишь глянем! – прозвучал из комнаты мужской голос всего за миг до того, как Дарк, из-за узости пространства лишенный возможности нанести удар руками или резко отскочить в сторону, собирался впиться зубами громиле в живот.
По всей видимости, обитатели подземелья догадались о намерениях гостя, поскольку к двери подошли еще двое, а та парочка бандитов, что возле нее уже стояли, одновременно достали руки из-за спин и направили на Аламеза два заряженных арбалета: не маленькие, воровские; не легкие, охотничьи; а настоящие… боевые. Натяжение их тросов и пружин скрывало в себе достаточно силы, чтобы штыри не только продырявили насквозь тело моррона, несмотря на одетую под робу кольчугу, но и отшвырнули бы его шагов на пять от дверного проема.
– А что я? Я ничего… – пожал плечами Аламез, робко протиснувшись внутрь помещения, – хотите, так смотрите. Вот только что на меня любоваться? Не такой уж я и красавец.
– Это уж нам позволь решать! Вкусы у всех разные… – прозвучал из-за спины охранников приятный мужской баритон, принадлежавший человеку с хорошо поставленным голосом.
«Священник, это точно священник! Только у привыкшего произносить речи да читать проповеди человека может быть такой хороший посыл! Говорит вроде бы негромко, без надрыва связок, а звук идет далеко, даже здесь, возле двери, отчетливо слышно, а до него шагов двацать будет, если не более…» – обрадовался моррон,
Шутка главаря вызвала дружный смех трапезничавших за длинным столом разбойников. Кроме пятерых, оставшихся у Дарка за спиной, да Кабла в просторном помещении, служившем и местом отдыха, и складом награбленного, восседало еще с полторы дюжины человек. Как нетрудно догадаться, все они были вооружены, за исключением одного-единственного, высокого, толстоватого мужчины, восседавшего во главе стола и наверняка являвшегося не только главарем шайки, но и служителем святого Индория. По крайней мере, голубовато-белая ряса индорианского священника сидела на нем как влитая. Нельзя было и мысли-то допустить, что тучный главарь носил ее с чужого плеча.
– Меч сам отдашь иль подсобить расставанию с дорогой сердцу вещью? – лукаво прищурив и без того едва различимые на оплывшем жиром лице глазки, поинтересовался у гостя главарь.
– Как догадался? – изобразив удивление, спросил Аламез, и, запустив правую руку в прорезь робы, которую недавно собственноручно проделал, достал и выложил на стол свой меч.
Упорствовать было бессмысленно, да и в ближайшие четверть часа с ним собирались лишь говорить, а значит, и оружие не понадобится. Если разбойники накинулись бы на него, он легко мог или вновь овладеть собственным мечом, или отнять дубину у одного из сидевших за столом, хоть и грозных с виду вояк, но на самом деле нерасторопных увальней. После беглого, продлившегося всего считаные секунды осмотра членов банды Аламез мог с полнейшей уверенностью сказать, что в регулярных войсках из них никто не служил и оружием толком не владеет. Стрелки неразумно изнашивали стальные тросики арбалетов, натягивая их по максимуму, хотя в этом не было никакой необходимости, ведь цель близка, и на ней нет тяжелых рыцарских доспехов. По дубине силача, открывшего им дверь, шла огромная трещина, и грозной с виду деревяшки хватило бы всего на один-два крепких удара, причем при последнем верзила мог повредить себе руку. Ну а кожаные доспехи на большинстве откушивающих разбойников были и плохо подогнаны, и застегнуты вкривь да вкось: одни ремешки болтались, а другие слишком затянуты. Нет, расставание с мечом не беспокоило моррона. Несмотря на значительный численный перевес потенциальных противников, он оказал бы достойное сопротивление.
– Как догадался, как догадался? – замотал шаром головы на жировых складках короткой шеи главарь. – А ради чего ты маскарад устроил? Зачем рисковал, одежду монаха надев? Да только ради того, чтобы при оружии по городу расхаживать! Это ж ясно как день! Иль ты нас за дураков держишь?!
– Похоже, не я один спектаклями с переодеваниями увлекаюсь, – вместо ответа на вопрос насмешливо произнес Дарк, многозначительно глядя на разбойника в рясе священника.
Толстяк в рясе понял намек и громко загоготал, а уже через миг по залу прокатился дружный хохот всей разбойничьей шайки. Лиходеи заметно повеселели и, то ли выражая свое презрение, то ли, наоборот, одобрение, принялись швырять в лицо гостю объедки. Надо признаться, что парочка куриных костей и обильно смоченных в жиру капустных листьев все же достигли ловко увертывающейся от бросков мишени.
Величественно поднявшаяся вверх ладонь главаря мгновенно прервала потеху. Разбойничий люд тут же послушно стих и вернулся к еде, а толстощекий священник посмотрел на гостя пронизывающим насквозь, испытующим взором.
– Нет, дружок, вот тут-то как раз ошибочка вышла, – нараспев произнес продолжавший победоносно ухмыляться преподобный отец. – Я-то как раз настоящий служитель святого Индория. Если бы ты, пока по городу шлялся, хотя бы разок в церковь заглянул да свечку за душу свою грешную, безбожную поставил, то меня там как раз и узрел бы. Я сан духовный ношу и пастырем паствы своей являюсь. Я преподобный отец Арузий, и вот уже двадцать лет верой и правдой служу силам Добра и Света, помогая душам заблудшим от скверны очиститься и, покой обретя, на путь истинный встать!