Воскресший гарнизон
Шрифт:
— Так ты от местных партизан, что ли? — тоже перешел Орест на «ты».
— Тебе партизанить не приходилось?
— Немного, на Днестре.
— Тогда ты и в самом деле наш. В перевозчиках на этой лодке, с орлом, как видишь, на правом борту, обычно бываю или я или мой старший брат Стефан. Ему тоже можешь доверять. Узнай все, что только способен будешь узнать, и сообщи нам.
— И вы со своей группой партизан, конечно же, нападете на это подземелье! — иронично молвил Орест.
— Мы передадим сведенья в Лондон, представителям нашего правительства в изгнании, а, по возможности, и русским. Они должны иметь представление о том, что происходит
— Это другое дело, — примирительно произнес Орест. — На таких условиях я готов помочь вам, если только сумею.
Кароль бегло прошелся по необъятной, мощной фигуре Отшельника и вполголоса заверил его:
— Ты .сумеешь. Узнаешь все, что надо, а затем вырвешься из подземелья и выживешь. Кому же выживать в этой войне, если не таким, как ты?
— Постараюсь. Не боишься, что предам?
— Ты — как раз тот случай, когда следует рискнуть. И на том берегу, и когда плыли, я к тебе присматривался, к разговору барона Штубера прислушивался.
— Это я заметил.
— Почему же сам не попытался установить со мной связь или хотя бы прощупать, кто я такой?
— Сейчас как раз этим и занимаюсь.
— Если же попытаешься выдать, скажу, что провоцировал тебя, проверял на преданность фюреру. От нас, фольксдойчей, то есть ополяченных или обрусевших германцев, этого требует само гестапо.
— Знаю, на Подолии встречал таких. Ненавидели мы вас там.
— Вы нас ненавидели, мы вас — «советов», коммунистов. Только об этом сейчас лучше забыть. Поэтому не майся сомнениями, а проси своего гауптштурмфюрера СС, чтобы хоть время от времени позволял тебе работать здесь, на острове. В подземелье, дескать, талант твой спит, по-настоящему просыпается только на природе. Словом, ты знаешь, как это следует объяснять. Хорошо, что ты владеешь германским и польским, только не всегда щего-ляй этим.
— Так оно и будет на самом деле: в подземелье талант, скорее всего, «уляжется спать».
— Попытайся присмотреться к людям, которые там работают, не исключено, что пленные создали свою подпольную организацию. Хорошо было бы наладить с ней связь. Но учти, что настоящих пленных там не так уж и много. Зато много рабочих, завербованных организацией «строительной армии Тодта». С этими следует быть особо осторожным. Это все же наемники. Им за работу платят, причем мастерам платят неплохо.
— Тоже знаю.
— Постарайся и ты попасть в число рабочих, им легче, не так жестко контролируют и не так жестоко наказывают. Ну а дальше... Если поможешь нам, постараемся каким-то образом помочь тебе. И бежать, и скрыться. Бежать из Мезерицкого укрепрайона, да к тому же, из «Регенвурмлагеря», очень сложно, тем не менее верить в возможность такого побега нужно.
— Будем верить.
— В разведку когда-нибудь ходил?
— Не пришлось, в самом начале войны в окружении оказался.
— Считай, что теперь ты в разведке. В нашей, польско-союзнической. У нас уже есть все: рация, связные, деньги — настоящая разведка, одним словом. Мы сообщим о тебе и англичанам, и русским. Сейчас нам дано такое задание — разведать «Регенвурмлагерь».
— Из Лондона задание?
— Тебе бы лучше из Москвы? — несколько встревоженно спросил Лодочник. Он уже радовался вербовке Отшельника, как большой удаче, и боялся, что этого «совета» може испугать его «связь с капиталистами».
— Лучше бы.
— Но мы теперь союзники. И потом,
— У вас и воинское звание есть?
— Есть. По-нашему, это чин. — В этот раз Лодочник немного поколебался, но, поняв, что для Отшельника, бывшего солдата, его чин может иметь какое-то моральное значение, отрекомендовался: — Честь имею: майор Армии Крайовой Кароль Чеславский. Офицер той армии, что подчиняется правительству в изгнании, армии польских патриотов [26] .
26
Польская армия, которая была сформирована на территории Советского Союза, называлась Армией Людовой, то есть «народной», и контролировалась советскими и польскими коммунистами. Благодаря ее усилиям в послевоенной Польше был установлен коммунистический режим. Что же касается подразделений Армии Крайовой, то после освобождения Польши от гитлеровцев, она ушла в подполье и сражалась против коммунистического режима до начала 50-х годов.
— Ваши польские дела меня мало интересуют, — хрипловато пробасил Отшельник. — Но если ты действительно военный, это важно. На войне, прежде всего, следует доверять военным. Этому я уже научен.
— Если так... если ты действительно так относишься к армии и чину, — явно заволновался поляк. — У тебя самого какой армейский чин?
— Красноармеец. Рядовой, то есть.
— Советские звания я знаю, — улыбнулся Лодочник. — И сам тоже служил, правда, в польской армии.
— Но я уже говорил, что не поляк.
— А каково мне, в чьих жилах течет и германская кровь? Не по зову крови мы теперь с тобой служим, Отшельник, а по зову совести и чести.
— Кстати, как твоя настоящая фамилия? Я обязан знать.
— Гордаш. Красноармеец Орест Гордаш.
— Отныне считай себя лейтенантом Армии Крайовой, Гордаш. Нет, неправильно выразился: «считай». Отныне, с этого дня, ты — лейтенант Армии Крайовой.
— Лейтенант?! — не удержавшись, Отшельник произнес это слишком громко, чтобы не заставить майора испуганно оглянуться. К счастью, штурмманн сидел, привалившись спиной к опоре крыльца, и откровенно дремал.
— Ты ведь из Подолии, а это тоже польская, как считают польские историки, земля. Впрочем, об истории и историках полемизировать не будем, не время. Однако замечу, что у нас в армии служит немало украинцев. Причем служит верно, по-солдатски. Учился где-нибудь?
— В духовной семинарии.
— Матерь Божья! Так ты еще и верующий, истинный христианин! Тогда тем более произвожу тебя в офицерский чин.
— Но меня — в офицеры?! — Гордаш мог ожидать какого угодно завершения встречи с этим приземистым, коренастым человеком, только не такого.
— А почему ты считаешь, что не достоин этого?
— Да странно как-то.
— Тогда вспомни того, первого офицера, с которым тебя свела армейская служба. Он что, был образованнее и достойнее тебя?
Однако Гордаш вспомнил не того, первого, кто принялся командовать им, а коменданта дота «Беркут», лейтенанта Андрея Громова. Но это был по-настоящему боевой офицер. Такого Орест никому не позволил бы унизить.
— ... Ну, таким офицером я действительно хотел бы стать, — молвил он, упустив из вида, что майор Чеславский не знает, о ком идет речь. Чей образ вырисовывается сейчас в его памяти.