Восьмая тайна моря
Шрифт:
— Может быть. Но для меня она не вернется.
Он пошел к морю.
— Ничегошеньки не понимаю, — прошептала Панна.
Однако она поняла все. Она поняла, что этот «грузчик», которого она так легкомысленно назвала своим женихом в недавнем разговоре с отцом, уходил от Ани.
Панна долго смотрела вслед Олегу. Нет, она не скажет ему о своих чувствах. Она не даст никакого повода к тому, чтобы он догадался о ее чувствах. Нельзя. Олег мучается. И он, конечно, еще встретится с Аней.
Щербаков отплыл далеко от берега. Синие волны. Синее
— Эй, парень! Проснись!
Мимо плыла лодка. Она держала курс на отдаленный островок у выхода из бухты в океан. Щербаков провел там немало счастливых дней с Аней. Опять Аня! Он начал сердиться на себя. Скорее, скорее к берегу.
— Наконец-то, — обрадовалась Панна. — Одевайтесь быстрее. Проглотим что-нибудь в пути — и на бульвар.
Он с удивлением посмотрел на нее. Всего полчаса назад она была совсем другой. Где ее сомнения, ее поиски, ее размышления?
— На бульвар? — переспросил он. — Нет, Панна, я не могу. — Он досуха вытирал загорелое тело полотенцем.
— Но нам надо поговорить…
— О чем?
— Об Ане.
— Зачем? — Он усмехнулся. Сегодня ему не хотелось рассказывать кому бы то ни было о своих отношениях с Аней, хотя он всегда охотно советовался с Панной. Рана еще была очень свежа. Каждое прикосновение причиняло невыносимую боль. Но этой девушке можно доверить все.
Щербаков поднял чемоданчик:
— Пойдем, Панна. А что касается Ани, то, конечно, надо выяснить причину ареста. Обязательно.
Глава седьмая ДОПРОС РУТКОВСКОЙ
Андрей Суровягин, заложив руки за спину, стоял у раскрытого окна. Сквозь густую листву просачивался приглушенный уличный шум. Отчаянно галдели воробьи. «Не иначе на кошку», — улыбнулся он и заглянул вниз. Недалеко от пожарной кадки с водой на заборе притаился серый котенок. Пушистый хвост бил по доске. Желтые глаза холодно мерцали. Стая воробьев вспорхнула и улетела. Котенок облизнулся — досадно все-таки. Суровягин невольно засмеялся.
— Что там? — Еремин сидел, навалившись грудью на стол. Лист бумаги в руках. Очки сползли на нос. Глаза поверх очков смотрели на Суровягина.
— Котенок охотится за воробьями.
Еремин подошел к окну.
Котенок важно шествовал по двору, аккуратно перебирая белыми лапками.
— Ишь ты, боится запачкать, — усмехнулся Еремин.
Он вернулся к столу и снова углубился в работу.
Суровягин с альбомом Рутковской вышел в приемную. Сел за стол, закурил, потом начал листать альбом.
С фотографий смотрела улыбающаяся Рутковская. Десятки улыбок. Десятки поз. Биография в фотографиях. Суровягин внимательно рассматривал каждую фотографию, чтобы определить
Альбом рассказывал и о характере Рутковской, ее страсти к позированию перед объективом, о тщеславии. Что же еще? В альбоме было много снимков Рутковской с молодым человеком. Лицо это запоминалось: печальные глаза, даже тогда, когда он улыбается. Этот человек сопровождал Рутковскую во всех путешествиях. Кто он?
Суровягин опять начал листать альбом. Первая фото графия молодого человека. Снимок любительский, сделан в какой-то лаборатории. На следующей странице тщательно отретушированный портрет. На обороте посвящение:
«Дорогой Ане от влюбленного мальчугана». Под подписью дата. В альбоме Рутковской портрет появился три года назад. Все фотографии располагались в альбоме в хронологическом порядке, это облегчало работу. Суровягин вытащил все карточки, где присутствовал молодой человек. Сорок три снимка. Пронумеровал их, пересортировал: фотографии самой Рутковской — в одну сторону, групповые — в другую.
Из кабинета вышел Еремин.
— Альбомы просмотрели?
Суровягин показал на кучи фотографий на столе.
— Выводы?
Суровягин рассказал, где бывала Рутковская, с кем.
— Интересно, очень интересно. — Еремин взял одну из фотографий, поднес к глазам.
— Это он? Я видел его где-то. Сейчас припомню… В отделе кадров главка. Его фамилия Холостов Александр Федорович. Главный механик и начальник экспериментальной мастерской на острове Туманов. Рядом с островом Семи Ветров, где находится заповедник каланов. «Умный, но странный человек» — так охарактеризовал механика Николай Николаевич Лобачев. А Холостов многое мог бы рассказать нам. Как вы думаете? Займитесь им, лейтенант. Мы о нем все должны знать. А теперь вызовите Рутковскую. Посмотрим, как она поведет себя.
Через полчаса в кабинет Еремина привели Рутковскую. Суровягин сел за боковой стол у стены и положил перед собой стопку бумаг.
— Садитесь, Рутковская, — полковник показал на кресло перед столом.
— Спасибо, товарищ Еремин, — сказала она своим бархатисто-напевным голосом. — Мы с вами встречались у Лобачевых. Не помните?
— Помню, помню, — рассеянно ответил полковник. — Вы, кажется, меня назвали товарищем? Что ж, пусть будет так, я не возражаю. Но это слово ко многому обязывает.
Она метнула взгляд на полковника, потом на Суровягина и опять на полковника. «Приметлива, — подумал Суровягин, — и, очевидно, умеет запоминать увиденное». Он не раз встречался с ней, но только сейчас по-настоящему разглядел ее. Природа ничем не обидела ее. Но что-то не нравилось ему в этом красивом лице. Глаза? Пожалуй, да. Глаза много повидавшей, опытной, искушенной женщины.
— Может быть, вы мне объясните, товарищ Еремин, за что меня арестовали? — Рутковская привычным движением поправила волосы.