Восьмерка, которая не умела любить
Шрифт:
Выглядел он замечательно: расстегнутая гавайская рубаха, белые бриджи и, естественно, сигара в зубах, извлеченная из коробки сразу после насыщения под коньяк и кофе. Стоит отдать должное Заки — он умеет производить впечатление шикарного парня, пусть накануне и пропил все свои сбережения. Эти небрежные жесты, вкус в одежде и прозрачный, «озерный» взгляд! Кроме того, Заки действительно отличный актер и может сыграть кого угодно — благородного мушкетера, подлеца-наркоторговца и приличного до омерзения главу семейства. Словом, парень хоть куда.
— Как быстро пробежало время, — с тенью тоски проговорила Ольга, поглядывая на своего
— С тех пор диванчик стал весь в дырах, — усмехнулся Заки. — Все так изменилось. Первый раз в жизни меня хотят убить и, бог мой, из-за чего! Из-за того, что я когда-то встречался с Касей. Я ведь правильно понял, Ален?
Я кивнул. И подкинул свою порцию философии:
— Все связано, переплетено, и не знаешь, когда кто-нибудь потянет за нить и начнет разматывать клубок.
Ольга подлила себе вина и, поднявшись, подошла к Заки. Обняла его за плечи, глядя сверху вниз, как мать на шаловливое дитя.
— Когда-нибудь я сяду в самолет и прилечу в Израиль. Приеду к твоему дому, позвоню в дверь. Откроешь ли ты мне?
— Конечно, солнце мое! — чересчур воодушевленно ответил Заки. — О чем речь!
Ольга вздохнула и вернулась на свое место.
— Да какое уж я солнце… Скорее луна в твоей тени.
Заки вздрогнул и уставился на нее с открытым ртом. Едва я хотел спросить его, в чем дело, как в разговор вмешался слегка опьяневший от выпитого Васек.
— Между прочим, сегодня звонил ваш, как вы его называете, Старый Лис.
— Старый Лис? — почти хором изумились мы с Ольгой. — И как, интересно, ты с ним общался?
— Элементарно — на английском. У меня пятерка в Тимирязевке по английскому, а тут — его звонок. Отличная языковая практика!
Васек просто раздувался от гордости.
— Кстати, ваш отец желал поговорить с садовником. То есть со мной. И, между прочим, нам было о чем поболтать. Вы в курсе, что он вполне компетентен в области флоры?
После этого сообщения мы долго беседовали о ботанике, о чудесных познаниях Васька в данной науке, а также о том, что наш с Ольгой отец их в полной мере оценил и теперь позвонит нашей маме в Танзанию и успокоит ее ботаническую душу. Затем ночь пошла по заведенному сценарию: воспоминания о бурной юности под рубрикой «Ты помнишь, товарищ?», похвальба рекордами по части выпитого, непристойные анекдоты и пожелания встретиться вновь по поводу Нового года, или Пасхи, или просто без повода. Словом, все изрядно набрались, объелись шашлыков и наговорились до одури, так что ближе к трем утра без сил расползлись по своим норам — досыпать оставшиеся до отъезда в аэропорт и проводов нашего израильского друга ничтожно короткие часы.
Как ни странно, но едва мой затылок коснулся подушки, как сонливость куда-то исчезла, а мысли и голова прояснились, словно алкоголь улетучился в одно мгновенье. Я лежал и думал. Трудно рассказать, о чем именно, это был просто неуправляемый поток, как горная река, где все несется, перехлестываясь, падая на дно и стремительно всплывая. Я вспоминал годы учебы, а вернее, великолепного безделья во ВГИКе, где мы с Заки как-то сразу сошлись и подружились. Да, бывало, что мы отбивали друг у друга девушек, но за исключением случая с Касей всерьез это никого не задевало. Мы были беспутно юны и неосознанно счастливы.
Затем поток моих мыслей перетек на
Как только я подумал об этом, в дверь тихо постучали, и тут же створка открылась. В комнату вошел Заки.
— Не спишь? И я не могу, — присаживаясь на край моего дивана, сказал он. — А Ольга храпит — перебрала вина. Она молодец — не потому, что твоя сестра, а просто. Классная девчонка. Жаль, не могу на ней жениться.
— Ладно-ладно, кончай нести пургу, — перебил его я. — Ты ведь не для того пришел в три часа ночи, чтобы нахваливать Ольгу. Ее слова о луне тебе что-то напомнили?
Заки кивнул и посмотрел на меня задумчиво и серьезно.
— Ты не поверишь. Едва она произнесла эту фразу, как я вдруг вспомнил. Ну, и про ту самую вечеринку, что на флэшке, с которой все началось.
От удивления я приподнял бровь.
— Постой-постой, ты же говорил, что понятия не имеешь, как туда попал, и никого из тех парней в жизни не видел.
Заки вздохнул.
— Метаморфозы памяти. Еще вчера, убей, ничего не помнил! А сегодня снова был пьян и счастлив, красивая девушка сказала о луне, и в голове вдруг вспыхнуло то, чего, казалось, не знал. Это было летом, когда я сдал последний экзамен и получил диплом ВГИКа. Короче, стал дипломированным лицедеем, приколись. Сколько было выпито! И тут позвонила Кася, о которой я давно и думать забыл. И неожиданно услышал от нее: «Приезжай сегодня часам к девяти ко мне в студию». Я пьяно заорал, что у меня нет ни минуты свободного времени и, мол, вообще, чего ради мне ехать к ней. Тогда Кася сказала: «Луна хочет посмотреть на Солнце». У нас вроде шутки было называть друг друга Солнцем и Луной. Я вовсе не обещал ей, что приеду. Не хотелось срываться: «обмыв» моего диплома еще в самом разгаре, к тому же в нашей теплой компании была одна симпатичная первокурсница. Но к вечеру все разбрелись по парам, первокурсница куда-то испарилась, и тогда как-то спонтанно я взял такси и не помню как добрался до Арбата, потому что в машине меня укачало и моим единственным желанием, когда я ввалился к Касе, было где-нибудь лечь и уснуть. Видимо, так и получилось. Даже не знаю, кто и как доставил меня в ту ночь назад в общежитие, только проснулся я в своей комнате ближе к обеду и до сих пор не мог вспомнить, где был и что делал ночью.
Окно в моей комнате было распахнуто в теплую и влажную ночь. Дождь кончился. Мы с Заки, не сговариваясь, закурили, молча глядя в светлеющий квадрат с неясными очертаниями.
Это было то мгновение приближающегося утра, когда все в мире будто замирает, перестает дышать, отчего наступает невероятная, неприкасаемая тишина, от которой волосы на затылке поднимаются от необъяснимого ужаса и мурашки бегут по спине. Наверное, в такой час гоголевский Вий поднял свои веки и взглянул на Хому Брута, отчаянно ждавшего первого крика петуха. Я сам почувствовал невольное облегчение, когда откуда-то издалека, словно бы за окном и не Москва двадцать первого века, раздался слабый петушиный крик. Солнце вставало, воздух становился светлее, в саду проснулись первые птицы.