Восьмое Небо
Шрифт:
Старик был древним, как само Сердце Каледонии, а когда говорил, имел неприятную привычку массировать пальцами подбородок и широко выпячивать выгоревшие, как небесный океан в июле, васильковые глаза.
– Давайте вернемся к мельнице, - предложила Ринриетта терпеливо, - Что случилось с этой чертовой мельницей? Сгорела? Украли? Обложили налогом?
– Мельница? – старик недоуменно взглянул на Ринриетту своими безмятежными, немного мутными, глазами, - Роза с вами, мисс, да причем же тут мельница? Она тут вообще не при чем, вот что. И далась она вам! Тут все дело в соме. Отличный был сом у моего шурина, фунтов на шестьсот, это уж я точно говорю,
Ринриетта тихо застонала. В такие моменты она жалела, что в руке у нее перо, а не увесистый тромблон.
«Досчитай до десяти, - приказала она себе мысленно, - Будь терпеливой. Законники – самые терпеливые люди на свете».
– Отец мой всегда твердил – никогда не имей дела с рыжими! Если бы не кузина да не миссис Уифф, которая взъелась на мою маменьку, а тут еще проклятый сом…
Стоило старику заговорить, как Ринриетта опять ощутила дрожь в пальцах. Ее так и подмывало запустить в посетителя чернильницей, а следом отправить стул. Что угодно, лишь бы разорвать эту стягивающую со всех сторон паутину, в которой замирают мысли, чувства, желания. Потом высадить плечом оконный переплет, чтоб караулящий снаружи каледонийский ветер принялся хищно пировать разложенными на столе бумагами, бесцеремонно сметая их на пол…
Необходимость сохранять неподвижность, сидя за письменным столом, сводила ее с ума. Тело отвыкло проводить столько времени без движения. Если бы не постоянный и мучительный контроль, тело давно вскочило бы и принялось мерить кабинет энергичными размеренными шагами, как привыкло мерить капитанский мостик «Воблы»…
«И к этому я стремилась? – с горечью спросила она сама себя, стараясь не смотреть на разглагольствующего старика, - Об этом столько времени мечтала на Аретьюзе? Сидеть в душном склепе и дышать бумажной пылью, портя бумажные листы чернильным следом? Как это глупо».
Со стороны буфета донесся отрывистый и гулкий храп – Мистер Хнумр мог позволить себе забыть о приличиях и сейчас Ринриетта отчаянно ему завидовала.
– И что это было за письмо? – она потерла висок, чувствуя приближение мигрени, - Ну, из-за которого все разгорелось?
– Да письмо тут, в общем-то, совсем не при чем, просто к слову пришлось. Сейчас-то какой от него толк, сорок лет назад дело было…
Старика прервал громкий стук в дверь. В другой момент он мог показаться Ринриетте раздражающим и неуместным, но сейчас звучал на зависть самым сладкоголосым колоколам Ройал-Оука, возвещая спасение.
– Кто это, «Малефакс»?
– Посетитель, госпожа барристер, - «Малефакс» заставил голос зазвенеть медью, ни дать, ни взять – старый дворецкий, докладывающий о визитере, - Утверждает, что имеет к вам дело крайней срочности и не терпящее отлагательств.
– Тогда отпирай дверь, чего ждешь!
– Даже не хотите узнать, кто это?
Ринриетта с трудом уняла беспокойную щекотку в пальцах. Когда «Малефакс» говорил столь вкрадчивым тоном, это обыкновенно не предвещало ничего хорошего. Впрочем, плевать, подумала она. В мире не осталось больше ничего хорошего – после того, что произошло в нем вчера. В мире осталась только пугающая неизвестность, чей тонкий писк сводит с ума, заставляя хвататься за любую работу…
– Впусти его, даже
Еще до того, как гость вошел, она услышала уверенный перестук подкованных сапог – особенный звук, властный, как гул корабельного колокола. Обучиться издавать такой звук при ходьбе не так просто, как может показаться, это умение оттачивается годами - как офицерская выправка или умение носить капитанскую треуголку. Оттого Ринриетта не удивилась, увидев на вошедшем перехваченный ремнем темно-голубой мундир Адмиралтейства с изящными серебряными эполетами.
– Извините, что вынуждена отвлечь. У Адмиралтейства срочное и не терпящее отлагательств дело к мисс Уайлдбриз.
Линдра щелкнула каблуками, вытянувшись возле двери. Как и прежде, форма сидела на ней безукоризненно, берет не сбился ни на дюйм, подбородок по-уставному смотрел строго вперед и немного вверх. Ринриетта машинально впилась в подлокотники своего архаичного неудобного кресла, может, только поэтому и усидела на месте.
– Я… слушаю вас… кхм… офицер, - даже язык от неожиданности не отнялся, не пересох, - Если я чем-нибудь могу вам…
– Боюсь, это приватный разговор, - отчеканила Линдра, глядя куда-то в потолок и вытянувшись как струна, - И я была бы вам благодарна, если бы вы могли принять меня наедине.
От ее голоса веяло холодом металла – как от форменных, с королевским вензелем, пуговиц на ее мундире. Она и выглядела больше как серебряный рупор, призванный донести высочайшую волю, чем как человек. Но если она хотела выглядеть бесстрастной и по-каледонийски отстраненной, то явно недостаточно подготовилась. Ринриетта машинально отметила несколько прядей, выбившихся из-под фуражки, а еще легкий румянец на скулах – признак того, что госпожа офицер преодолела весь путь быстрым шагом и только перед дверью успела немного отдышаться.
Кин так же розовела после долгого и утомительного пути на крышу…
Старик проявил несвойственную ему прежде сообразительность. Он поднялся и поспешно зашаркал к выходу, бормоча себе под нос что-то про злосчастную мельницу.
Линдра не спешила заговорить. Даже когда они остались наедине, она бесконечно долго разглядывала кабинет, уделяя внимание тем его деталям, которые не имели ни малейшего к ней отношения, и хмуря брови. Умение сохранять в любой обстановке холодную бесстрастность требовало много сил, а их у нее, кажется, сейчас было отнюдь не в избытке – Ринриетта заметила, что затянутые в перчатки пальцы, которым полагалось лежать четко по шву бриджей, немного подрагивают, нарушая общую картину. Да и во взгляде Линдры угадывалось определенное напряжение, слишком уж резко он перескакивал с одного предмета на другой, словно был бессилен зацепиться за что-то одно и лихорадочно перебирал все в комнате, по какой-то причине не касаясь самой Ринриетты.
– А у тебя здесь милая обстановка, - с деланно равнодушным видом заметила она наконец, - Похоже на какую-нибудь канцелярию.
Ринриетта смутилась. Несмотря на все ее усилия, контора выглядела столь же нежилой, как и в первый день. Не помогала ни купленная в лучших лавках мебель, ни изящные модели королевских шхун, расставленные на полках. Даже воздух здесь оставался сухой, застоявшийся, как бывает в заколоченных много лет корабельных отсеках.
– Мы, законники, предпочитаем деловой стиль, - немного сдержанно произнесла Ринриетта, - Но, возможно, мне следует немного оживить обстановку. Например, поставить сюда чучело акулы или что-нибудь в этом роде…