Восьмое Небо
Шрифт:
– Совесть, капитанесса Алая Шельма? Так назывался ветер, что погнал тебя прочь?
Наверно, она могла солгать. Но сейчас это было бессмысленно.
– Возможно. Но было кое-что еще. Стоя здесь, на капитанском мостике, слушая шепот умирающего, я вдруг увидела себя глазами своего деда. Они уже начали стеклянеть и, должно быть, ничего не видели, но… Я вдруг увидела тот крохотный жалкий мирок, который так упоенно строила вокруг себя столько лет. Очень серьезный и очень важный мирок, в котором нет места неучтенным ветрам и случайным течениям. Такой… упорядоченный. Я вдруг увидела его в том свете, в каком Восточный Хуракан видел всю Аретьюзу – просто песчинка на горизонте. Но знаешь, только моллюски умеют выстраивать вокруг одной-единственной песчинки жемчужину. А потом я заглянула в небесный
– Поймала ветер, - произнес он спокойно и утвердительно. Человеку, стоящему рядом с ней, не требовались вопросы.
– Да, - согласилась Ринриетта, выковыривая невесть как оказавшуюся под ногтем щепку, - Поймала ветер. Может даже, целую охапку ветров. Это были странные ветра. Некоторые из них были обжигающими, другие – ледяными. Некоторые до смерти меня пугали, некоторые подбадривали или трепали по щеке. И я семь лет пыталась найти среди них тот самый, свой, но обычно из этого ни черта не выходило. Наверно, для таких, как я, у Розы Ветров не запасено подходящих течений… А теперь, ступив на твердую землю, я уже понимаю, что не могу без этого, я чувствую себя запертым в чулане сквозняком. Мне скучно среди мертвого камня, мне нужно распахнутое небо над головой и облака. Мне нужен ветер.
– Как и мне, - спокойно обронил старик, глядя на пробегающие под бортом облака. Кажется, его тоже завораживало это бесконечное движение в воздушном океане. Неконтролируемое, кажущее хаотичным и бессмысленным.
– Тебе нужен не ветер. Тебе нужен весь мир.
Старик пожал плечами.
– Ты ведь не думаешь, что я в самом деле стремлюсь его уничтожить?
– Может, ты и не уничтожишь мир, но изувечишь его по своему подобию. Как поступаешь со всем, что попадает тебе в лапы.
– Извращу? Вот как? Я думал, ты замечаешь – люди справляются с этим и без меня. Они неустанно извращают все, до чего могут дотянуться. Но я делаю это по своей природе, не терпящей стабильности. Стабильность – это смерть материи, синтропия, тупик. Я же творю новое, используя то, что вы бессильны использовать – старую материю, старые чары, старые тела…
Старик провел пальцем по рыжему от табака усу – в точности как ее дед.
– Ты когда-нибудь сталкивалась с пираньями?
Ринриетта неохотно кивнула.
– Мельком. При чем здесь…
– И как они тебе?
– Тупые вечно голодные твари, - она пожала плечами, - Даже хуже акул.
– Верно. Одно из самых омерзительных творений Розы. Не моих. Биологические механизмы, чьи помыслы мертвым узлом связаны с наживой. Пираньи не умеют размышлять, Ринриетта, пираньи не прокладывают курс и не планируют. Они просто пожирают все, что оказалось поблизости, все, в чем они чувствуют теплую сладкую кровь. Им не нужны великие цели, им нужно трепыхающееся мясо. Знаешь, почему пираньи еще не истребили все сущее в небесном океане?.. Они слишком слабы, чтоб противостоять ветру. Как иронично, большие зубы - но маленькие плавники. Ветер – это единственное, что мешает им наброситься на обитаемые острова и их население. Но что случится, если в один прекрасный день пираньи научатся идти наперекор ветрам?..
– Сожрут все, наверно, - равнодушно произнесла Ринриетта.
– Да, - старик снова провел пальцем по усу, глядя в небо, - Сожрут все на высоте в тысячу футов, потом поднимутся до двух и сожрут все там, потом три, четыре, десять… Они будут подниматься и подниматься в поисках новой добычи, оставляя за собой лишь обглоданные кости. Рано или поздно они сожрут даже высокомерных апперов вместе со всеми их чудесами. А что потом, Ринриетта?
– Что потом?.. – эхом спросила она.
– Пираньи оглянутся и увидят, что сожрали все живое в небесном океане. И тогда они ринутся еще выше – чтоб сожрать само небо вместе с солнцем и звездами. Я уже сказал, это очень тупые рыбы… Они будут подниматься на те высоты, где ни одно живое существо не способно дышать, но жадность и страсть к наживе все равно будут толкать их выше. Хотя бы на фут. Хотя бы на дюйм. И до самой последней секунды, до того мгновенья, когда последняя пиранья не испустит последний вздох, они так ничего и не поймут. Так уж они устроены.
– Ну и что ты имел в виду?
– Вы любите отождествлять
– Уж лучше быть пираньями, чем кетой, разве не так?
– Что это значит?
– Неважно.
– Ты сказала, что я плохо вас знаю, но это не так. Я успел хорошо вас изучить – за тысячи-то лет… Вы меняете мир не потому, что хотите его изменить, а потому, что жаждите его использовать. Вы покоряете земную твердь, вы покоряете ветра и высоты, не замечая, что уже не можете остановиться. Вы встаете на цыпочки и тянетесь, чтоб зачерпнуть из богатств Розы еще немного. Хотя бы на фут больше. Хотя бы на дюйм. Вы ведь давно перестали задумываться о том, где она, та высота, на которой вы больше не сможете сделать ни единого вдоха…
– Ты решил заболтать меня до смерти, раз уже не вышло запугать?
– Нет. Всего лишь предупредить. Вы так боитесь того, что я изменю привычный вам мир, не замечаете – он уже давно и непоправимо изменился. Этот шут из «Восьмого Неба», который возомнил меня послушным инструментом… он ведь был прав, хоть и глуп, как все пираньи. Он тоже предчувствовал приход новой эпохи. А она придет, с ним или без него.
– Мир всегда менялся, - возразила Ринриетта, прижимая к груди светящуюся сферу, - С первого своего дня.
Старик улыбнулся. Из-за алого тумана в глазах выглядело это жутко, Ринриетта едва не попятилась от него. Но он не пытался казаться угрожающим. Это было чудовище в человеческом обличье, но чудовище не кровожадное, как ей сперва показалось. Скорее, очень старое и уставшее. Сродни доисторической рыбине, которая никак не может умереть и наблюдает за копошением жизни мутными, давно уже ничего не видящими, глазами. Сейчас оно смотрело на сферу в ее руках.
– В этот раз он будет меняться так стремительно, что заметят даже твои современники. А тот, что придет ему на смену, будет казаться не менее чужим, чем Марево. Управлять им будут не адмиралы и короли, а финансовые компании и промышленные воротилы. Гомункулы перестанут следить за ветрами, они будут просчитывать курсы биржевых акций и услаждать своих хозяев непристойными картинками. Люди перестанут выходить в небесный океан, чтоб довериться Розе Ветров, бросить вызов судьбе или увидеть новые слои атмосферы. К чему? Современные корабли будут доставлять на острова все необходимое для жизни, а гомункулы – показывать места, в которых вам лень будет побывать. Границы между островами сотрутся, но вместо них возникнут тысячи других, куда более глубоких – границы между мужчинами и женщинами, здоровыми и больными, работящими и лентяями. Избавившись от необходимости противостоять ветру, вы неизбежно начнете противостоять друг другу, отыскивая для этого малейшие поводы – в истории, во взглядах на жизнь, в литературе, погоде, даже музыке… Разобщенные, самоуверенные, жадные, убежденные в том, что весь мир вам чем-то обязан, как долго вы будете оставаться людьми?
Ринриетта попыталась задержать взгляд на каком-нибудь облаке, но это оказалось непросто – они перли друг за другом почти всплошную, время от времени сливаясь в бесформенные комья или, напротив, разлетаясь в разные стороны. Как стайка нетерпеливых жадных рыбешек, слепо несущихся куда-то вперед, не задумываясь и не оглядываясь.
– Как тебе такой мир, Ринриетта? В нем больше не будет бесстрашных адмиралов и упорных исследователей. Не будет благородных королей и дерзких небоходов. И уж конечно, там не будет пиратов. Может, ты думаешь, этот мир отблагодарит тебя за то, что ты дала ему возможность выжить? Нет, Ринриетта, не отблагодарит. Вместо благодарности он убьет тебя.
– Что? – Ринриетта заморгала. Светящаяся сфера в руках вдруг налилась тяжестью, словно пушечное ядро, - Опять пытаешься меня запугать?
Древнее чудовище в обличье седого старика покачало головой.
– Ты умрешь, - произнесло оно спокойно, - И довольно скоро. Не от моей руки. Причем умрешь нелепо и глупо, совсем не геройской смертью – такое не записывают в пиратские легенды. Ты ведь и сама чувствуешь это, разве не так? Последний акт.
По ребрам прошла холодная дрожь. Марево умеет убивать, умеет искажать и пугать, но одного оно не умеет – лгать.