Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник)

Макбейн Эд.

– Как это исчез? – спросил Мюррей. – Ты расспрашивал соседей? Обошел всю округу?

– Только этим и занимался. Единственный, кто вроде бы может что-то знать, это тип, которому принадлежит дом, где жил Шрейд, а он не хочет разговаривать. Черт возьми, в том районе никто не хочет разговаривать. Мюррей, видел бы ты это место зимой. Прямо-таки конец света.

– Ну и что? Ты там не для осмотра достопримечательностей. Думаешь, это устроил Лоскальцо?

– Возможно. Шрейд ему нужен, чтобы поддержать Миллера, иначе у него не

получается дела. Может быть, именно о Шрейде он и беспокоится.

Мюррей размышлял над этим, пока Бруно не застонал:

– Говори со мной, приятель, говори со мной. Здесь холодно и одиноко.

– Ты жалкий трус. Слушай, почтовое отделение от тебя далеко?

– Было где-то поблизости. Мюррей, что у тебя на уме, игра в «Брата Фрэнка»?

– Сделаем такую попытку, – сказал Мюррей. – Две открытки и два письма, только смотри, пиши адрес разборчиво, чтобы они не оказались в отделе невостребованных писем.

– Все понял. Скажи, кто будет Братом Фрэнком?

– Буду я, – ответил Керк, – поэтому пиши Брату Мюррею.

– Ладно. Тогда до завтра.

– Постой, постой. – Мюррей придвинул к себе блокнот и начал аккуратно выводить кружки. – Помнишь, Джек Коллинз, когда был здесь в прошлом году, что-то говорил о новом деле у него на Тихоокеанском побережье, но не захотел сказать, что оно представляет собой?

– Помню.

– И помнишь, я потом сказал тебе, что если его новое дело представляет собой продажу магнитофонных пленок и фотографий порнографическим журналам, нам нужно открыть другое агентство, чтобы работать по заданиям оттуда?

Наступило молчание.

– Понял, – сказал наконец Бруно.

– Какого черта, – заговорил Мюррей. – Бруно, я знаю, как ты к нему относишься – вы всегда были друзьями, у него есть работа в Лос-Анджелесе, которую ты можешь получить в любое время, – но не могу допустить, чтобы мы с этим связывались. Если наши значительные клиенты узнают о такой связи, о них завтра же можно будет забыть. Понимаешь, так ведь?

– Понимаю, конечно. Только, Мюррей, возможно, ты совершаешь ошибку. На Западе все агентства занимаются этим. Эта чертова Калифорния сплошь напичкана подслушивающими устройствами. Взять любую из голливудских красоток – если она не думает, что у нее под матрацем установлен микрофон, то не может спать по ночам. Раз там есть такой золотой прииск, то нельзя винить Джека за то, что он хочет поживиться, так ведь?

– Я не виню его, – заметил Мюррей. – Я не имею с ним дел, пока он работает с этими журналами. Он хороший человек, Бруно, но сейчас не нужен мне. Говорю прямо, чтобы ты знал – здесь нет ничего личного.

– Черт возьми, – сказал Бруно, – мне ты ничего не должен.

Тут вмешался голос телефонистки, далекий и мелодичный:

– Пожалуйста, опустите пять центов для разговора в течение следующих пяти минут.

– Вымани у кого-нибудь другого, сестричка, – сказал Бруно и повесил трубку.

Мюррей медленно

положил свою, а потом сквозь темную путаницу мыслей осознал, что мисс Уайтсайд со странным выражением лица смотрит на него от двери. «Что там еще?» – подумал он.

– Мистер Керк, вас хочет видеть девочка, – сказала мисс Уайтсайд. Голос ее был таким же странным.

– Молодая девушка?

– Девочка, – холодно подчеркнула мисс Уайтсайд. – Маленькая, с большим ртом.

Описание было исчерпывающим. Еще до того, как гостья переступила порог, Мюррей понял, что это Меган Харлинген.

Глава 10

Выход – единственное слово, каким это можно было назвать. Ни одна трагическая актриса, выходящая на сцену для своего коронного эпизода – тем более способная сникнуть от таких проблем, как нос, покрасневший от холода, бросающаяся в глаза грязь на руках, перекошенные швы чулок и шаткая походка на высоких каблуках, – не могла бы сделать его эффектнее. К таким мелочам Меган была равнодушна. Пальто ее было небрежно наброшено на плечи. Юбка широкого розового кружевного платья раздувалась над кринолином и вяло раскачивалась при ходьбе. Надменность ее была потрясающей.

– Очень рада, что мне наконец позволили видеть вас, – сказала она Мюррею. – Кое-кто…

– Она сказала, ей нужны деньги на проезд, чтобы вернуться в школу, – вмешалась мисс Уайтсайд. – Я ответила, что вы заняты и я буду рада помочь ей. И тут… удивляюсь, что вы не слышали шума сквозь дверь, мистер Керк.

Губы Меган искривились.

– Я не поднимала шума. Просто ясно дала понять, что никак не могу брать деньги у незнакомых.

– Вот уж точно! – возмущенно заявила мисс Уайтсайд, и дверь кабинета второй раз за день захлопнулась с грохотом взорвавшейся бомбы.

Это как будто ошеломило Меган. Она попыталась улыбнуться, но потом, при холодном молчании Мюррея, оставила эту попытку.

– Извините, – сказала она слабым голосом. – Я вовсе не хотела ее сердить.

– Нет?

– Правда не хотела.

Мюррей вздохнул.

– В таком случае, Меган, позволь открыть тебе глубокий, мрачный секрет. Мисс Уайтсайд из тех эксцентриков, которые непременно сердятся, когда им кто-то грубит. Если вдуматься, – добавил он с суровой многозначительностью, – в этом отношении она очень похожа на миссис Дональдсон.

– Миссис Дональдсон? О, это вы о Диди.

– Это я о Диди.

– Странное прозвище, правда? – бойко сказала Меган. – Мюррей, откуда оно у нее?

Он ласково взглянул на нее и промолчал.

Меган принялась рассеянно грызть ноготь большого пальца.

– Насколько я понимаю, она доложила вам, что произошло, правда? О том, что я сказала ей?

Он кивнул.

– Так вот, делать этого не следовало. Она рассказала только затем, чтобы выглядеть невыразимо героичной и вызвать сочувствие. Будь вы женщиной, сразу бы это поняли.