Воспитание верности у котов и мужчин

Халь Илья

– Да мне неловко, Матильда Видленовна, и так вас побеспокоил весь этот цирк, – я сделала слабую попытку освободиться, но не тут-то было.

– И слушать ничего не желаю! Помните, как у Пушкина:

Выпьем, милая подружка,

Та-та-та-там – проклятый склероз, господи, помилуй нас, грешных,

Где же кружка?

Я рассмеялась и позволила ей затащить себя в квартиру. Никогда не была здесь дальше прихожей, хотя Матильда не раз приглашала зайти на чашку чая. Но мне было как-то неудобно. Деньги за

аренду я давала ей в прихожей и быстро уходила к себе. Несмотря на раздрай в чувствах, меня поразила обстановка гостиной. Всегда думала, что огромная московская квартира бывшей актрисы странноватого вида, звезды советских музыкальных фильмов Матильды Снежинской, наверняка завешана старыми плакатами, а мебель прикрыта кружевными салфеточками, на которых гордо красуются фарфоровые котики. И пропитана запахом валерьянки и лекарств.

Плакаты, действительно, были. Но всего две штуки. На одном из них Матильда была одета в рабочий комбинезон гламурного вида, из карманчика которого кокетливо выглядывали гаечные ключи, и кокетливую фуражку. Через весь плакат шли огромные красные буквы: "С песней на целину!" На втором Матильда кружилась в танце с красавцем в военной форме. Между плакатами красовалось огромное фото с молодой Матильдой в мехах и шляпке с вуалеткой. Фотошопа тогда не было, но я слышала, что его вполне успешно заменяла ретушь. Не знаю, насколько фотограф увлекался этой ретушью, но если фото отражало реальность хотя бы наполовину, то Матильда в молодости была настолько красивой, что все современные Лопыревы и прочие Перминовы нервно обкурились бы в углу до бессознательного состояния.

Заметив мой взгляд, Матильда улыбнулась.

– Вы были… то есть… и сейчас тоже, такая красивая! – не удержалась я.

Глава 2.6 и 2.7 чистовик

– Ах, оставьте, милое вежливое дитя, – кокетливо отмахнулась Матильда. – Я никогда не была классической красавицей. Но всегда была чертовски обаятельна! Как в старой глупой оперетте: Ах, я всегда была Пепита-Дьявола, Пеппита-Дьвола, – пропела она звонким молодым голосом.

Обстановка квартиры, к моему удивлению, оказалась ультрасовременной. Дорогая мебель из красного дерева явно ручной работы. Два компьютера: обычный и ноутбук. Оба работали, что интересно. Значит, это не часть модного интерьера, а вещи, которыми, действительно, пользуются. Плазменный телек на стене. И вместо запаха кошек и валерьянки – аромат дорогих духов, который витал по всему дому.

Матильда достала из бара замысловатой формы бутылку и два бокала.

– Вот, милая моя девочка, это чудный гранатовый бальзам, – она наполнила бокалы до краев. – Мне его привезли знакомые из испанского монастыря. Монахи, деточка, в силу вечного любовного воздержания знают толк в винах и еде. Вы только послушайте, как это звучит: испанский монастырь. В голову сразу приходят греховные мысли о жгучих брюнетах, которые давят мощными мускулистыми руками эти чудесные плоды.

Я едва не хрюкнула от смеха и закусила губу.

–О, прошу вас, не стесняйтесь смеяться! – взмахнула рукой Матильда. – В силу своего почтенного возраста я совершенно не стыжусь не угасшей, к сожалению, женской природы. Поверьте: это ужасно,

когда внутри тебе семнадцать, а снаружи… ну, скажем так: восемнадцать с половиной. Но из-за этого "снаружи" я уже не могу открыто желать знойных испанских мужчин. И все, что мне остается: жадно жамкать искусственными челюстями, за которые я заплатила миллионы стоматологу. Боже, благослови современную медицину! Аминь! – она

достала из бара коробку шоколадных конфет и поставила передо мной на стол.

Я отпила бальзам. Ничего вкуснее в своей жизни не пробовала: тягучий густой напиток приятно согрел желудок. Шоколадная конфета еще больше усилила прекрасный вкус.

– Танюша, милая, я ненароком услышала часть вашей беседы. Расскажите мне все, облегчите душу, – Матильда ласково погладила меня по руке и подлила еще бальзама.

– Да тут и рассказывать нечего, Матильда Видленовна. Банальная история. Пришла к жениху, а там… там… – я подавилась конфетой и зарыдала, не в силах сдерживаться.

Страшная картина снова встала перед глазами. Наверное, я до конца жизни не забуду эти прыгающие, как на батуте, сиськи. Матильда легко, как молодая, вскочила со стула, умчалась куда-то вглубь необъятной квартиры и вернулась с пачкой бумажных носовых платков.

Следующий час я рыдала, пила бальзам, и, захлёбываясь, рассказывала ей про сисястую гадюку, которая зачеркнула мое счастье, растерзанные тортики и разрезанное платье. Матильда ахала, хваталась за голову, нервно обмахивалась кружевным платком и восклицала:

– Да, таковы мужчины! Несомненно!

И вдруг со стороны балкона послышалось громкое настойчивое царапанье. Матильда встала, открыла балконную дверь, и в комнату проскользнул большой, пушистый, снежно-белый кот. Красавец недовольно сверкнул в мою сторону изумрудно-зелеными глазами, словно говоря:

– Кого еще черти принесли?

И тут же принялся тереться о ноги хозяйки.

– Знакомьтесь, Танюша. Это Мерзавец Вольдемар. Живой пример.

– Пример чего? – не поняла я.

– Сейчас все сами увидите! Только смотрите внимательно.

Кот продолжал тереться о хозяйку, мурлыкал и умильно заглядывал ей в глаза.

– Он ненавидит, когда его трогают, – Матильда принялась тормошить кота, целовать его и щипать круглый пушистый животик. Тот поворачивался и подставлял ей то пузик, то спинку.

– А по-моему, ему нравится! – я тоже протянула руку к пуховичку на толстых лапках, но он бросил на меня такой взгляд, что моя рука тут же вернулась на место.

На упитанной физиономии, как на трансформаторной будке было явно написано: "Не влезай! Убьет!"

– Нет, Танюша, хитрый негодяй и пройдоха вынужден терпеть мои приставания. Но до определенного момента.

Матильда ушла на кухню и через минуту вернулась с кошачьей миской, наполненной кусками отварной курицы и куриной печенки, поставила ее перед котом и отошла в сторону.

Кот жадно набросился на еду. Мы с Матильдой молча наблюдали, как он ест, громко чавкая. Наконец, он отвалился от миски, довольно облизывая усы, и строго взглянул на нас.

– А вот теперь начинается самое интересное, – пропела Матильда, и