Воспитание жестокости у женщин и собак. Сборник
Шрифт:
— Здравствуйте, — сказал он. — Меня предупредил Георгий Михайлович, что вы приедете. Я протопил дачу.
По-видимому, заметив мое недоумение, он пояснил:
— Я слежу за дачами. Вот квитанции. Надо оплатить за электричество. Это вы можете сделать в любой сберкассе. Хорошего вам отдыха.
— Сколько я вам должна за работу?
Пират научил меня обговаривать все условия сразу.
— Павел Евлампьевич все услуги оплатил за три года вперед.
Пират, как всегда, все предусмотрел. Я закрыла дачу и вышла с Бенцем в лес. Он хорошо знал прогулочный маршрут: отбегая на несколько метров, он останавливался,
Снег выпал недавно, и по лесу еще никто не проходил. Я села на ствол вывороченной с корнем сосны и закурила. Бенц сидел рядом, вслушиваясь в лесные шорохи. Представив, что рядом сидит Пират, я сказала Бенцу:
— Рано ты ушел. Ты еще не всему меня научил.
— Ты и так многому научилась. Ты способная. У тебя все будет хорошо.
— Все не будет хорошо, потому что не будет тебя.
— Будут другие.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно. О таких, как ты, мечтают многие мужчины.
— Но почему-то не подходят.
— Теперь будут подходить.
Как ни странно, ко мне стали подходить, не было ни одной поездки на метро, хотя я теперь редко ездила на метро, чтобы со мною не попытались познакомиться. Через полгода у меня появился любовник, довольно скоро он предложил выйти за него замуж.
Я вот так же приехала на дачу, пошла гулять в лес с Бенцем, села на эту сосну и спросила Пирата:
— Мне выходить за него замуж?
— У него плохая компания.
— Мне жить не с компанией, а с ним.
— Его убьют.
Его убили через неделю. Через несколько лет я впервые влюбилась. И он любил меня и очень хотел жениться на мне. И я испугалась говорить с Пиратом. Я не хотела слышать его предсказаний, я не хотела думать о будущем, я хотела жить сейчас, сегодня, как когда-то жила с Пиратом и была счастлива.
РАССКАЗЫ
МЕЦЕНАТ
Рассказ
Александр Михайлович Тихомиров и его жена Полина собирались в театр. Тихомиров достал из шкафа парадный костюм — черный, старозаветного покроя. Костюм предназначался для торжественных случаев: в район, когда он сидел в президиумах совещаний, в театр, на праздник урожая и для выступлений перед выпускниками средней школы.
Костюм был тяжелым и позванивал нацепленными орденами и медалями. Ордена и медали у Тихомирова были только трудовые: два Трудового Красного Знамени, один «Знак Почета», одна медаль «За трудовое отличие», другая — «За трудовую доблесть». Военных наград у Тихомирова не было, во время войны он был мальчишкой.
К моменту изображаемых событий Тихомирову, следовательно, перевалило за сорок, а его жене было чуть меньше сорока. Женщина она ладная, с хорошей фигурой — она ее сейчас и демонстрировала, стоя перед зеркалом шифоньера, выбирая костюм для театра. Выбрала она темно-синий кримпленовый с белыми лацканами.
Тихомиров проверил, прогорели ли дрова в печке, прикрыл заслонку, закрыл форточку, взял баян, и они с Полиной вышли.
Отъезжавшие стояли группками в три-четыре человека. Отдельно стояли три молоденькие учительницы. И в стороне от всех модистка, красивая, стройная, высокая. Бабы демонстративно не обращали на нее внимания, мужики, наоборот, поглядывали в ее сторону — больно уж она выделялась: все женщины в пальто, а она в куртке, все в платочках,
У самого автобуса стоял Пехов, мужчина одних лет с Тихомировым и из одного с ним тракторного звена. Он сосредоточенно рассматривал автобусный баллон, стараясь не смотреть в сторону модистки, а его жена, наоборот, не сводила с нее глаз. Модистка же ни на кого не обращала внимания — стояла, подставив лицо яркому весеннему солнцу.
И тут подошел парторг Буянов с женой.
— Если все в сборе, — сказал он, — тогда в путь.
В театре они выделялись. Кроме модистки и учительниц, на всех женщинах были темно-синие с белыми лацканами кримпленовые костюмы. Они напоминали взвод солдат в форме, тем более что держались тесной группой. И колхозные мужчины выделялись темными костюмами с нацепленными орденами и медалями. Многие городские пришли вообще без галстуков, в вязаных жилетах, застиранных штанах. Городские жевали на ходу бутерброды, пили прямо из горлышек бутылок, если не хватало стаканов; смеялись, ни на кого не обращали внимания. Раздался последний звонок, и все хлынули в зал.
На сцене был выстроен почти настоящий класс и стояли настоящие парты. Двое друзей в школьной форме — блондин и брюнет — вели диалог.
— Не понимаю, — говорил брюнет. — И не хочу понимать. Ты же лучший математик в школе. Ты должен поступать в институт.
— Я не могу, — печально отвечал блондин. — Мама болеет, две сестренки, их надо кормить и учить. Мне придется идти работать.
— А почему бы не пойти работать сестрам? — спрашивал брюнет. — Здоровые уже девицы. Учатся плохо, да и не хотят учиться. Они замуж хотят. А ты потеряешь несколько лет. А для математики нужны молодые мозги. У меня тоже братья. Ничего, пусть идут работать, а если хотят учиться, окончат вечернюю школу. Не надо жертв, тем более что эти жертвы никто не оценит. Даже если твои сестры не окончат среднюю школу, мир не много потеряет, рожать они будут и с восьмилетним образованием. А наука лишится блестящего математика.
— Есть еще одно обстоятельство, — печально сказал блондин. — Ты же знаешь, я дружу с Антониной.
— Ну и дружи на здоровье, — сказал брюнет.
— Но дело в том, что она беременна, — сказал блондин.
— Ну и что? — удивился брюнет.
— Она беременна от меня, — сказал блондин. — Она родит через полгода. Какая же учеба с маленьким ребенком?
— Пусть сделает аборт, — сказал брюнет.
— Как можно! — сказал блондин. — Врачи говорят, что если прервать первую беременность, то у нее может никогда не быть детей. Так что выхода у меня пока нет. Ты уезжай поступать, а я останусь.
— Ну и дурак, — сказал брюнет.
— Какой уж есть, — печально ответил блондин. — Извини, но я не могу бросить мать, сестер и Антонину.
— Значит, ты предпочитаешь бросить математику? — спросил брюнет.
Блондин молчал. Заиграла печальная музыка, занавес начал закрываться, в зале вспыхнул свет, и женщины, не ожидая, когда закончатся аплодисменты, бросились во главе с Венькой Ильиным к выходу, чтобы успеть занять очередь в буфете.
Их усилия увенчались успехом, они были первыми, а учительницы и модистка — одними из последних, потому что, наверное, считали, что неприлично бежать опрометью через фойе к буфету. Ну, если вы такие совестливые, постойте.