Воспитанник орков 1

Шалашов Евгений Васильевич

— Не успел, — равнодушно пожал плечами Казистер. — У меня и так дел очень много. Вон сколько, — кивнул парень на окошечко, из которого были видны бесконечные стеллажи. — Каждый день учет надобно вести.

— Тебе что, сложно было? И всего-то сосчитать — сколько тепловиков, — начал перечислять глава Торгового дома, загибая пальцы. — Какие тепловики, сколько петрола уходит на сто стадий! Вот! — потряс он кулаком.

— Я... — начал спорить пасынок.

— Ты болван, каких свет не видывал, — презрительно усмехнулся глава Торгового дома. — Зачем я тебе в младшие приказчики взял? Чтобы ты точки ставил? Настоящий приказчик должен смекалку проявлять.

А тебе, придурку, даже смекалки не надо — исполняй, что хозяин скажет, вот и все. Что, трудно было сходить к недомеркам, да посмотреть? Ну, в порт еще, народ расспросить? Знаешь, сколько на это место толковых парней просилось? — Повернувшись к племяннику, Милуд с горечью произнес: — Дражайшая супруга не хотела, чтобы ее первенец в подмастерьях ходил. Видите ли — несолидно. Мол, что люди скажут, если ее сыночек будет горшки ворочать? Дескать — Силуд собственного пасынка в грузчики отрядил, злодей этакий! А он, Ящер его возьми, только на собственную морду любуется. Ах ты, тварь ленивая...

Данут первый раз видел, чтобы дядюшка демонстрировал недовольство Казистером, да еще прилюдно. Но это было не все — с неожиданным проворством Силуд вскочил с места и принялся таскать пасынка за волосы, отвешивая звонкие затрещины. Устав, отшвырнул парня в угол. Тот, глотая слезы и сопли, проскулил:

— Я матушке пожалуюсь!

— Молчать идиот! — рявкнул дядюшка, замахиваясь, отчего пятнадцатилетний красавчик присел, закрывая голову руками. — Скажешь еще хоть слово, пойдешь улицу подметать, вместе с этой старой гусыней.

Куда девалось показное благодушие Силуда, его демонстративное подчинение супруге...

— Ты еще здесь? — грозно рыкнул дядя. — В порт! Бегом!

Пасынок, скуля и размазывая слезы, принялся вытаскивать из угла красивое тельце. Поднявшись, Казистер поплелся к двери, сгорбившись и, еле—еле переставляя ноги, словно старик. Чувствовалось, что выходить на улицу и брести в далекий и страшный порт, ему не хотелось. Данут, посмотрев на обреченную спину, пожалел братца:

— У гворнов пять тепловиков для перевозки, десять грузовых. Те, что для гворнов — гномов, то есть, петрола жрут в полтора раза больше, чем грузовые, — сообщил Данут к удивлению дядюшки и радости, перемешанной с тайной завистью, братца.

— Откуда знаешь? — недоверчиво прищурился дядюшка, но сам же себе ответил: — А, не зря, значит, с недомерками дружил. И то польза.

— Может, ты еще знаешь, сколько петрола расходуется на день пути? — слегка надменно поинтересовался Казистер, уже начавший оправляться от своего позора.

— Петрола нисколько, — в тон ему усмехнулся двоюродный брат.

— И на чем же они плавают? — хохотнул начавший оправляться от унижения братец. — На дровах? Или, — попытался уколоть дикаря Казистер, — петрол покупают, чтобы мазать мостовые?

— Казистер, — резко оборвал его отчим. — Не выставляй себя полным дураком.

— А что такое? — возмутился пасынок. — Разве тепловики плавают не на петроле?

— Плавает дерьмо в бочке, а тепловики ходят. И ходят они не на самом петроле, а на его производных. Как, то бишь, его?

— Газолин, — подсказал Данут, слегка удивленный, что смазливый братец не удосужился узнать настолько простые вещи. И чему его в училище обучали?— На их подворье перегонные кубы стоят. Из полубочки петрола выходит около четверти газолина. После перегонки мутная жижа остается, которой они котлы топят.

— Это я знаю, — отмахнулся дядя. — Вони от этих котлов... — хозяин брезгливо передернул

плечом. — Так как ты думаешь, сколько они петрола покупать станут? Прикинуть бы... Может, стоит еще прикупить?

— Слышал, что четверти бочки газолина хватает на сто стадий, — начал вспоминать Данут. — Это у грузовых, а у пассажирских — чуть больше. Надо посчитать, сколько стадий от Тангейна до Скаллена.

— Ну, это не сложно, — уже в который раз махнул дланью дядюшка. — Путь по Шейне я хорошо знаю.

— А, вот еще что, — вспомнил вдруг Данут. — По Шейне, если вниз по реке, расход горючего будет меньше.

— Стало быть, будем считать, что по реке они станут тратить... ну, скажем, четверть бочки на сто пятьдесят стадий. Подсчитал? — неожиданно бросил Силуд застывшему пасынку.

— Что подсчитал? — подскочил от неожиданности Казистер.

— Все то, болван, о чем мы только что говорили, — раздраженно бросил Силуд.

— А мне не приказывали...

— Полный идиот, — выдохнул Силуд. — Значит так, — побарабанил дядюшка пальцами по столу. Повернувшись к Дануту, сказал: — Хотел я этому болвану серьезное дело доверить, но не судьба. Мы сейчас попытаемся подсчитать — как и сколько, а ты сходишь к моему ростовщику, Альц—Ром—Гейму и возьмешь у него сто ... нет, двести векшей. Знаешь, как ростовщика найти?

— В доме под жабой, — кивнул Данут. — Только не знаю, под какой именно.

— Как, под какой? — удивился дядюшка. — Под красной, под какой же еще? Не может же мой банкир под зеленой сидеть.

Чем был хорош Тангейн, так это тем, что над мастерскими и лавками висели вывески. Некоторые из них — сапоги, крендели с калачами, иголка с ниткой, циферблаты и кружки, были понятны сразу. Но почему некоторые цирюльни (им бы, положены, лишь ножницы или бритвы) украшались полосатыми столбиками, в белую и красную краску, Данут понял не сразу. Оказывается, это означало, что оный цирюльник, помимо стрижки и бритья, обучен драть зубы и пускать кровь. Раньше у подобных заведений висели окровавленные тряпки, но магистрат решил, что так некрасиво. Ростовщики и менялы обитали под разноцветными жабами, нисколько не стесняясь неказистого земноводного. И, чем богаче ростовщик, тем темнее была его «жаба». В Тангейне было до дюжины белых жаб, восемь желтых, штуки три синих жаб, две оранжевые и лишь одна красная. В Силлуме, говорят, есть даже коричневая. Но существует ли дом под «черной» жабой, не знал никто.

— И что стоишь? — с напускной строгостью спросил дядя.

— Жду, когда вы мне расписку напишете, или что там положено? Запрос, заявку?

— Молодец, — похвалил Силуд племянника. — Вон, этот дармоед, не догадался бы, так бы и пошел за векшами...

Дядя быстро набросал записку, заверил ее печатью и вручил племяннику.

— Когда Альц—Ром—Гейм тебе векши отдаст, он с тобой двух парней пошлет, — сказал дядя. Не слушая возражений, заметил: — Знаю, что парень ты сильный, но с охраной надежнее. Свои векши заработаешь, таскай, как хошь.

Говорят, что когда—то банком именовали массивную скамейку, внутри которой прятались потайные ящики. В воскресные дни на ней сидел меняла-ростовщик. Теперь ростовщики обитали в домах, похожих на крепости — узкие высокие окна, толстые стены. И все это обнесено ажурным кованым забором, сверху утыканным остриями, словно пиками. Возможно, имелся и потайной ход и запас продуктов, на случай осады. От серьезного приступа такой дом не спасет, а вот от обманутых клиентов, расставшихся с деньгами — очень даже поможет.