Воспламеняющая взглядом
Шрифт:
– Черта с два! – вырвалось у Кэпа, но он видел по лицу Рэйнберда, что тот говорит правду. Прочел. Исхитрился. Но кто дал ему материалы? Кэп был вне себя. Кто?
– Представьте, – сказал Рэйнберд. – Все само плывет ко мне в руки. Отдают не задумываясь. Лицо у меня, наверно, такое... располагающее. – Он еще больше осклабился, и его улыбка вдруг стала хищной. Здоровый зрачок бегал в своей орбите.
– К чему вы это? – спросил Кэп. Он был бы не прочь выпить стакан воды.
– К тому, что я много гулял в Аризоне и принюхивался, что за ветер подул в вашу сторону... неприятный
Кто это говорил – Рэйнберд? Призрак Уэнлесса? Кэпа обуял такой страх и бешенство, что он лишился дара речи.
– Я все сделаю, – звучал мягкий голос. – Я доставлю их сюда, а вы проведете свои тесты. – Так отец дает разрешение ребенку поиграть с новой игрушкой. – Одно условие: вы отдаете мне девочку после всех экспериментов.
– Вы сумасшедший, – прошептал Кэп.
– Само собой, – улыбнулся Рэйнберд. – Как и вы. Опасный сумасшедший. Сидите и мечтаете подчинить себе силу, которая выше человеческого разумения. Силу, которая принадлежит одним богам... да еще этой девочке.
– Я могу стереть вас с лица земли. Прямо сейчас. Думаете, мен что-нибудь остановит?
– Остановит, – сказал Рэйнберд. – Если я исчезну, через месяц по всей стране прокатится такая волна гадливости и негодования, что Уотергейт покажется невинной шалостью. Остановит. Если я исчезну, через полтора месяца Контору прикроют, а через полгода вам инкриминируют в суде такие преступления, что вы угодите за решетку до конца своих дней. – Он опять улыбнулся, обнажая кривые редкие зубы. – Я знаю, что говорю. Кэп. Я ведь давно ковыряюсь на этой грязной, вонючей делянке, так что урожай будет тот еще, можете не сомневаться.
Кэп попробовал рассмеяться. Смех застрял у него где-то в горле.
– Больше десяти лет я таскал в свое дупло орешки и всякую всячину, – безмятежно продолжал Рэйнберд, – как любой зверек, переживший хоть один раз голодную зиму. У меня, Кэп, такой винегрет из снимков, магнитофонных записей, ксерокопий документов, что у нашей старой подружки миссис Общественности глаза на лоб полезут.
– Это невозможно, – выдавил из себя Кэп, уже понимая, что тут не блеф, уже чувствуя, как холодная незримая рука давит ему на грудь.
– Очень даже возможно, – успокоил его Рэйнберд. – Последние три года ко мне бесперебойно текут данные вашей ЭВМ, я в любой момент могу влезть в ее память. В режиме с разделением времени, разумеется, что стоит денег, и немалых, но мне это по карману. Приличный заработок, удачно помещенный капитал. Кэп, перед вами – вернее, сбоку от вас, хотя так будет менее поэтично, – живой пример американского свободного предпринимательства в действии.
– Нет, – выдавил из себя Кэп.
– Да, – сказал Рэйнберд. – Вы знаете меня как Джона Рэйнберда, но Управление по переосвоению земных недр – это тоже я. Можете проверить. Мой личный код AXON. Проверьте на основном терминале. Лифт рядом, туда-обратно. Я подожду. –
– Работали в режиме с разделением времени... ну, допустим. Но влезть в память...
– Поговорите с доктором Нофтцигером. – Рэйнберд был сама предупредительность. – Спросите у него, сколько существует способов потоптаться в памяти, если у тебя есть к машине доступ. Два года назад двенадцатилетний пострел, неплохо, видимо, соображавший, влез в память ЭВМ вычислительного центра американского конгресса. Кстати, я знаю ваш шифр доступа, Кэп. В этом году BROW. В прошлом был RASP. По-моему, тот более подходящий.
Кэп таращился на Рэйнберда. Его мозг напоминал трехъярусный цирк. Первый ярус размышлял о том, что Джон Рэйнберд никогда не бывал таким разговорчивым. Второй ярус пытался примириться с мыслью, что этот маньяк посвящен во все тайны Конторы. Третий ярус раздумывал над китайским проклятьем, на редкость невинным, пока не дашь себе труда в него вдуматься. Чтоб вы жили в эпоху перемен. Последние полтора года составили такую эпоху. Он чувствовал, еще одна перемена лишит его остатков разума.
Вдруг он снова вспомнил Уэнлесса – и ужас придавил его. Ему почудилось, будто он превра... да, превращается в Уэнлесса. Демоны, повсюду демоны, а он бессилен отогнать их, даже позвать на помощь.
– Чего вы хотите, Рэйнберд?
– Я уже сказал, Кэп. Ничего, кроме вашего слова, что мое знакомство с Чарлин Макги не кончится выстрелом, а только с него начнется. Я хочу... – Его здоровый глаз потемнел, подернулся поволокой, взгляд стал отрешенным. – Я хочу познать ее. У Кэпа отвисла челюсть.
Внезапно сообразив, Рэйнберд презрительно покачал головой.
– Не в этом смысле. Не в библейском. Но я узнаю ее ближе. Мы станем с ней друзьями, Кэп. Если она и вправду такая могущественная, мы станем с ней большими друзьями.
Кэп издал какой-то странный звук: смехом это трудно было назвать, скорее взвизгом.
Лицо Рэйнберда продолжало изображать презрение.
– Ну да, вы считаете это невозможным. Еще бы – монстр. И руки в крови, пролитой по вашему приказу. И все же так будет, Кэп. У девочки два года не было друзей. Только отец. Для вас она, Кэп, все одно что я. В этом ваша главная ошибка. Для вас она тоже монстр. Правда, полезный. Наверно, это потому, что вы белый. Белому везде мерещатся монстры. Ему даже собственный отросток кажется монстром. – Рэйнберд рассмеялся.
Понемногу Кэп начал приходить в себя, к нему вернулась способность рассуждать здраво.
– Зачем мне идти вам навстречу, даже если правда все, что вы сказали? Вам ведь недолго осталось жить, и мы оба это знаем. Двадцать лет вы охотитесь за своей смертью. Остальное не в счет, в порядке хобби. И вы на нее вот-вот напоретесь. А это развяжет нам руки. Так зачем, спрашивается, давать вам желанную игрушку?
– Возможно, вы правы. Возможно, я охочусь за своей смертью... признаться, не ждал от вас, Кэп, такого цветистого оборота. Пожалуй, вас недостаточно воспитывали в страхе божием.