Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]
Шрифт:
В то время как мы готовились к отъезду, королева получила письмо от своей племянницы-императрицы. Та умоляла Марию Каролину отмести любые доводы, внушенные добрым либо злым умыслом, против ее поездки в Вену. Она заверяла королеву, что считает эту поездку не только полезной, а просто необходимой Каролине ради ее же собственного блага, и предлагала ей послать курьера в Милан к генералу Меласу, чтобы тот указал, какой путь лучше всего выбрать. Затем следовали сетования по поводу всего, что произошло в Италии, однако императрица признавала, что после катастрофы под Маренго Меласу ничего более не оставалось, как заключить перемирие. Впрочем, не ожидая ничего
Между тем мы узнали, что французский передовой отряд из трехсот двадцати шести человек, к тому же с артиллерией, вошел в Лукку. Это известие побудило королеву двинуться в путь немедленно и добраться до Анконы сухим путем.
Поскольку с ней были три юные принцессы и юный принц, она никого больше не могла разместить в своем экипаже, иначе ей пришлось бы расстаться с кем-либо из своих детей. Было условлено, что она поедет первой, а мы последуем за ней. Впрочем, она так торопилась удалиться поскорее от французов, что отправилась во Флоренцию, не ожидая, пока будут приготовлены чьи бы то ни было кареты, и удовлетворившись заверениями, что путь свободен.
Лорд Нельсон, сэр Уильям и я выехали на следующий день, то есть 11 июля.
Это путешествие, кроме сопряженных с ним опасностей, было еще и весьма утомительным: пришлось трястись по скверным дорогам в дрянном экипаже, вместо того чтобы скользить по глади моря, в июле почти неизменно мирного, и пользоваться всеми удобствами хорошей каюты. А потом, проделав сотню льё в подобных условиях, надо было еще плестись на какой-нибудь австрийской полакре либо далматинском рыболовном суденышке до самого Триеста! Поэтому лорд Нельсон до последней минуты высказывал свое неодобрение такому способу путешествовать: как истый моряк, он полагал, что куда удобнее было бы мимо южной оконечности Калабрии выйти в Адриатику на борту «Александра», то есть воистину по-королевски. Насчет меня самой могу признаться, что я предпочитала морскому путешествию сухопутный, сколь бы утомителен он ни был. Ну а сэр Уильям был так болен, что, по его собственным словам, не надеялся живым добраться до Анконы, однако, храня верность королеве, готов был рискнуть всем, даже жизнью, только бы последовать за ней.
Итак, мы отправились в путь.
Чтобы из Ливорно попасть во Флоренцию, мы затратили двадцать шесть часов из-за того, что нам пришлось петлять по дорогам, так сказать, предпринимая марши и контрмарши, чтобы избежать встречи с французами. Возле Кастель Сан Джованни наш экипаж опрокинулся. Сэр Уильям слегка ушиб колено, у меня было вывихнуто плечо, и мне его вправил деревенский врач, заставив претерпеть ужасные муки во все то время, пока каретник колдовал над разбитым колесом (правда, он действовал столь поспешно, что злополучное колесо вновь сломалось уже в Ареццо).
Но, поскольку приближались французы, а новая починка требовала не менее двух дней, мы решили нанять другую карету, первую попавшуюся, для лорда Нельсона, сэра Уильяма и меня. Наши слуги, персоны незначительные, могли не бояться беды, если и попадут в руки французам, и мы оставили их, условившись, что они догонят нас позже, когда карету исправят.
Мы продолжали ехать на почтовых по ужасным дорогам среди картин такой нищеты, что ее невозможно описать.
Королева, прибыв в Анкону, обнаружила, что в порту ожидает австрийский фрегат «Беллона», готовый принять ее на борт вместе со свитой. Желая отплыть как можно скорее, она в тот же день обосновалась на борту,
Однако, к несчастью, фрегат, на котором плавал командующий русской эскадры, вовсе не был приспособлен к той чести, какую королева ему оказала: командующему не оставалось ничего иного, кроме как уступить королевскому семейству свою каюту, поэтому нам пришлось сесть на другой корабль.
Сэр Уильям был так плох, что все врачи объявили его безнадежным больным: самый снисходительный из них сказал, что до Триеста он еще, может быть, доберется, но до Вены уж никак не дотянет.
Вопреки всяким ожиданиям, когда мы достигли Триеста, моему бедному супругу после нескольких дней приятного путешествия стало немного легче, и остаток пути прошел как нельзя лучше.
В Вене благодаря живейшей привязанности ко мне королевы я была великолепно принята императрицей, ее дочерью, да и всем императорским семейством.
Выздоровление сэра Уильяма, растянувшись на полтора месяца, задержало нас в столице Австрии более, чем то соответствовало нашим планам, но нимало не омрачило удовольствия, которое мне доставили празднества, что давались в мою честь: сэр Уильям настоял, чтобы я появлялась в свете с лордом Нельсоном совершенно так же, как если бы он сам оставался здоров и мог нас сопровождать.
Действительно, королеве Марии Каролине было самое подходящее время появиться в Вене, чтобы отстаивать свои интересы: в ее отсутствие о них никто не заботился.
Это побудило королеву принять одно важное решение.
Видя, что император Франц не сделал ради нее никаких оговорок в соглашении, а англичане защищают Сицилию, порты которой могут быть им полезны, но покинули Неаполь, ничем их не прельщающий, она надумала отправиться в Санкт-Петербург и просить поддержки у императора Павла I.
Этот демарш, как королева и надеялась, увенчался успехом. Павел вследствие переменчивости, свойственной его странной натуре, в то время пребывал в наилучших отношениях с Бонапартом, и тот, усердно оберегая расположение столь могущественного друга, готов был исполнить все, о чем бы ни попросил его император.
Павел I написал первому консулу весьма рыцарственное письмо, но и от Каролины потребовал клятвы, что, если ему удастся добиться подписания мирного договора между Францией и Неаполем, его условия будут строго соблюдаться.
Генерал Левашев, обер-егермейстер императора Павла, отправился к первому консулу с письмом царя и в качестве гаранта обещания, данного королевой; и вот 6 февраля 1801 года было заключено перемирие (за ним вскоре последовал окончательный мирный договор), подписанное в Фолиньо кавалером Мишеру и генералом Мюратом.
Одна из статей договора гласила, что подданные неаполитанского короля, сосланные, заключенные в тюрьмы и вынужденные бежать за границу из-за своих политических убеждений, смогут свободно вернуться к себе домой и получить обратно во владение свое имущество.