Воспоминания и письма
Шрифт:
Собрание было многочисленно. Князь Куракин, назначенный вице-канцлером, присутствовал тут же и должен был следить за тем, чтобы документы эти ясно выражали ручательства, которые мы на себя брали. Мы с братом подписали не колеблясь; мы питали глубокое уважение и слишком сильную привязанность к семье графа Игнатия, чтобы колебаться дать это общее поручительство, которое одно только могло вернуть ему свободу. Были и такие, кто возражал; были и те, кто повернул спину, как только узнал цель собрания. К их числу принадлежал граф Ириней Хрептович (сын канцлера Хрептовича, наиболее способствовавшего тому, чтобы король Станислав-Август согласился на Тарговицкую конфедерацию), который вскоре совсем обрусел. Тем не менее количество подписей оказалось
Можно себе представить, как были счастливы узники, получив возможность вновь свидеться друг с другом после такого долгого и тяжелого заключения. То было счастье, смешанное с горем и слезами.
Здесь собрались самые знаменитые члены Великого сейма 1788—1792 годов: граф Потоцкий; граф Тадеуш Мостовский; знаменитый Юлиан Немцевич; Закржевский, городской голова Варшавы, известный своей честностью, патриотизмом и выдающимся мужеством; генерал Сокольницкий, добровольно севший с ним в заключение, чтобы не оставлять его; Килинский и Капосташ, уважаемые граждане Варшавы, первый – хозяин сапожной мастерской, второй – меняла, или банкир, оба пользовавшиеся заслуженным влиянием на население Варшавы. Вскоре после счастливых минут освобождения и взаимных свиданий все должны были, к общему прискорбию, расстаться.
Император осыпал генерала Костюшко подарками, чтобы дать ему возможность независимой жизни, и тот вынужден был принять их. Подарки эти тяготили его, и он вернул их с письмом из Америки. В этом письме ему вновь пришлось выразить личную благодарность, которую все освобожденные от заключения и он сам прежде всех испытывали к императору Павлу.
В день Крещения – один из самых торжественных праздников православной церкви, когда происходит освящение воды, – состоялся большой военный парад, как было принято у русских. Император хотел обставить этот парад особенной торжественностью. Гвардия и все ближние полки были собраны и выстроены на берегу Невы между Зимним дворцом и Адмиралтейством. Туда же сошла императорская фамилия. Придворным был дан приказ явиться в парадных костюмах. Император лично командовал армией: он любил выдвигаться в подобных случаях. Он и великие князья продефилировали во главе войска перед императрицей, великими княгинями и княжнами. Мне казалось, что это дефилирование никогда не кончится: холод был свыше 17 градусов по Реомюру, а мы были одеты в шелковые чулки, шитые костюмы и пр. и стояли с непокрытой головой; мы постарались надеть вниз что-нибудь потеплее, но это ни к чему не привело и не помогло нам, – в этот день я испытал все муки замерзающего человека. Ледяной холод пронизывал нас все больше и больше. Мне казалось, что половина моего тела уже отмерзла. Наконец, не будучи более в силах выдерживать это мучение, я ушел домой, где в продолжение нескольких часов едва мог отогреться. Память об этом дне осталась у меня в виде отмороженных пальцев на руках; они и теперь часто, при малейшем холоде, теряют всякую чувствительность.
Я уже говорил, что, прежде чем приехать в Петербург, мы с братом провели около шести месяцев в Гродно, где жил задержанный там король Станислав-Август. Во время всего этого пребывания мы являлись к нему на обеды, а по вечерам он дружески, по-родственному принимал нас.
Император, любивший делать все иначе, чем его мать, тотчас по восшествии на престол пригласил польского короля приехать в Петербург. Еще будучи великим князем, Павел с великой княгиней Марией, его супругой, во время их путешествия за границу, кажется, в 1785 году, проезжал по югу Польши. Король Станислав-Август выехал из Варшавы, чтобы встретить их в пути и устроить прием. Главный прием был в Висновицах, в замке, принадлежавшем графу Мнишеку, гофмаршалу короны, мужу одной из племянниц короля.
Княжеский замок в Висновицах принадлежал роду Вишневецких, теперь уже прекратившемуся. Последняя наследница этого рода вышла замуж за одного из Мнишеков, потомка того Мнишека,
И именно в этом прекрасном помещении король праздновал благополучное прибытие русского великого князя в Польское королевство. Станислав-Август умел быть любезным и приобрел тогда расположение Павла; он также сумел понравиться и великой княгине Марии. Между ними шли конфиденциальные разговоры, быть может, были даны даже обещания и, во всяком случае, были поданы несбывшиеся никогда надежды, на тот случай, когда Павел получит власть и у него явится возможность сторицей отблагодарить своего хозяина за великолепный и дружеский прием, оказанный ему в Польше.
Говорят, что тогда у маршала Мнишека зародилась надежда на то, что доброе расположение наследника Екатерины могло бы в один прекрасный день привести его к избранию на престол, на который он, быть может, считал себя вправе претендовать как наследник Вишневецких и потомок отца знаменитой царицы. Рассказывали даже, что во время одной из дружеских бесед великая княгиня, показывая свои бриллианты, чтобы лучше отметить красоту одной диадемы из драгоценных камней, надела ее на голову племянницы короля, а затем на голову гофмаршала. «Я принимаю это как предзнаменование», – будто бы сказал тот в порыве наивности или глупого тщеславия, о котором он, вероятно, пожалел через минуту.
Павел, взойдя на престол, вспомнил про свое сближение со Станиславом-Августом и захотел выказать ему знаки своей дружбы, и императрица Мария не замедлила одобрить это намерение. Император предложил королю-узнику оставить Гродно и прибыть в Петербург. Павел был очень рад новому случаю показать себя великодушнее своей матери: польский король был принят в Петербурге со всеми почестями, которые отдают коронованным особам. При его приближении к столице навстречу были высланы камергеры и высшие сановники, чтобы приветствовать его от имени императора и членов императорской фамилии.
Император предложил польскому королю один из своих дворцов, прекрасно обставил его и вообще желал сделать пребывание короля в Петербурге как можно более приятным. Первое время ни одно облачко не затмило доброго согласия, казавшегося продолжением дружественных отношений, установившихся в Висновицах. Но никогда не заходило речи о возвращении короля в его королевство, исключая, быть может, некоторые беседы в том духе, в каком император говорил с генералом Костюшко, возлагая вину польского раздела на императрицу Екатерину и оправдываясь невозможностью изменить уже совершившийся факт.
Первое время царствования Павла отличалось неустройством и беспорядочностью. То был непрерывный ряд поразительных происшествий, необычайных и смешных сцен, которые, казалось, предвещали резкую перемену в государственных отношениях и установление нового порядка вещей, но только не по существу, а лишь по одной наружности.
Должностные лица, генералы смещались с изумительной быстротой. Отпуска добровольные и вынужденные давались во множестве. Новые лица появлялись беспрестанно. Производства в армии происходили без всякой системы, без справок о способностях тех, которым по давности службы давали места, каких они никогда и не надеялись достигнуть.
Император в своих решениях руководствовался лишь одним желанием, чтобы его воля немедленно исполнялась, хотя бы то были распоряжения, отданные по первому побуждению и без всяких размышлений. Ужас, им внушаемый, заставлял всех с трепетом и покорно опущенной головой подчиняться всем его приказаниям, даже самым неожиданным и странным. На парадах ежедневно происходили неприятные или необычайные сцены. Заслуженные офицеры и генералы по самым ничтожным поводам либо впадали в немилость, либо получали отличия, которые едва ли в обычное время могли быть заслужены ими.