Воспоминания о Корнее Чуковском
Шрифт:
Он спросил, как водится, чем я интересуюсь; узнав, что историей, очень обрадовался - замечательно интересно!
– и стал рассказывать, какие в средневековой Англии были любопытные обычаи, настоящий театр: например, когда устраивалась казнь, то преступнику полагалось идти под стражей от тюрьмы до плахи весело и лихо, перебрасываясь шутками с окружающей толпой, а у плахи бросить палачу кошелек, чтобы тот получше сделал свое дело; если казнимый обнаруживал неподходящее настроение и уклонялся от обычая, народ сердился. Этот неожиданно услышанный рассказ прочно связался для меня с обликом Корнея Ивановича...
"Диктовки" его
Казалось, что ему интересней всего дознаться: на что способен каждый из нас? Переводы с английского мы тоже делали очень соревновательно. Он дал нам книжечку с милой английской сказкой о страшном чудовище, которое было вовсе не страшным и поэтому тосковало, что все кругом считают его страшным.
"Трогательная сказка, я ее в молодости очень любил!" И к каждому уроку мы должны были переводить порознь по нескольку страничек. На уроке переводы сравнивались и удачи и неудачи отмечались на полях крестом или минусом. За какой-то удачный оборот он поставил одному из нас сразу три креста. Внук его, присутствовавший при наших занятиях, воскликнул: "У-у-у!" Корней Иванович необычайно обрадовался: "Смотрите, смотрите, он уже за кого-то болеет!" А когда переводы - гораздо чаще - были плохи, он делал выговоры деликатно и весело. "В Сухуми однажды я заметил киоск и на нем вывеску: "Продаются палки". Приехал на следующий год, а вывеска уже новая: "Продажа палочных изделий". Лет через десять я был рад найти этот пример в новом издании "Живого как жизнь"...
Он был очень внимательным, по-товарищески заботливым к каждому литератору. Когда у меня вышла книжка для детей "Герои Эллады", он пришел мне сказать, что "бабы у водоразборной колонки пересказывают мифы" и что это самая лучшая похвала книге. Он очень любил стихи Льва Квитко, и когда я напечатала маленькую книжку о Квитко, Корней Иванович прислал мне такое письмо:
"29/I 58
Переделкино
Дорогая Вера Васильевна!
Сейчас прочитал Вашу книжку о Квитко. Чудесная книжка - благородная, умная. Лучшая книжка этой серии. И мне стало больно, что ни Вас, ни Ив. Игн. я не видел уже целую вечность, что проклятая усталость мешает мне заехать в Лаврушинский, что Вы из-за какой-то изощренной жестокости не хотите поселиться по соседству - в Доме творчества. Если бы Вы знали, как хочется мне увидеться с Вами, Вы приехали бы ко мне в гости - часам к 4-м ежедневно - и посмотрели бы наконец нашу Переделкинскую детскую библиотеку. Пожалуйста, приезжайте.
Сейчас у меня печатаются - в Гослите "Люди и книги" (толстенная скучная книга) и в "Советском писателе" - воспоминания, жидковатые, но правдивые.
Привет Ей!
Целую Вашу руку и жду.
Ваш К. Чуковский".
Я смею думать, что к нашей семье Корней Иванович относился особенно бережно: он любил Халтурина (знал его еще с ленинградской поры), считал его талантливым человеком, бранил за лень, часто советовался с ним; но именно он первый, еще до всех врачей, сказал мне, что Халтурин тяжело болен и не надо его тормошить. А меня он, вероятно, жалел, помня Иришку и Вову, которых я так трагически потеряла. Когда Халтурин заболел в 1964 году, Корней Иванович писал мне:
"Дорогая Вера Васильевна!
Поздравляю
И дальше, словно желая отвлечь меня от горьких дум, он пишет о "наших общих делах" - о библейских рассказах, которые он задумал тогда издать (я пересказала для этого сборника, который пока так и не увидел света, "Иосиф и его братья" и "Суд Соломона").
"И еще, - пишет дальше Корней Иванович, - у меня есть дело. Вы отдали Элле Уинтер мою книгу, верней, мой экземпляр Вашей книги и не возместили своего долга. Между тем Ваша книга мне до зарезу нужна. Дело в том, что ее хочет перевести - не всю, частично (о Гайдаре, о Квитко) - Калифорнийский университет. Они требуют у меня экземпляр, думая, что у нас такие книги залеживаются в книжных магазинах. Одновременно с этим я пишу в Дом детской книги, прося их, чтобы они продали мне два экземпляра Вашей книги. Но если они откажут, придется прибегнуть к Вам. Вашу книгу и еще две-три я намерен переслать через "Международную книгу" или Иностранную комиссию Союза писателей. Сейчас "Международная книга" прислала мне 8 рецензий на американское издание книги "От двух до пяти", 8 рецензий - за два месяца. Это больше, чем написано о русском издании с 1928 года.
Очень заинтересовались там детской советской литературой - под воздействием "От двух до пяти".
Целую Ваши руки
дружески Ваш Корней Чуковский.
Ваничке задушевный привет!"
Кажется, из этих попыток ничего не вышло, но важно, что Корней Иванович хотел мне сказать о них. У меня хранится несколько его открыток и записочек, всегда дружеских и ласковых. Например:
"Смирновой и Халтурину.
Дорогие друзья!
На кого Вы меня покинули? Мне без Вас очень скучно. Даже некого поздравить с Новым годом.
Передайте мой почтительный новогодний привет Зике.
Ваш Корней Чуковский".
Или:
"Дорогая В. В. Я ни в коем случае не слал бы Вам такой высокоидейной открытки (фотография памятника Чернышевскому.
– В. С.), если бы не знал, что у Вас есть ученая сестра, которой прошу передать мой низкий поклон и почтительный новогодний привет. Часть этого привета примите сами, часть передайте Ивану Игнатьевичу. Как жалко, что лучшие месяцы Вы проводите вдали от Переделкина. С Вашей стороны это совершенно безнравственно. Мне без Вас скучно. Приезжайте скорее. Обнимаю всех троих.
Ваш Чуковский".
Как-то в письме Халтурину, где он уверял его в своей любви, Корней Иванович приписал: "А Веру Васильевну я привык любить со всеми ее сестрами, племянницами, кузинами". И в самом деле - он знал весь "смирновский клан", часто гостивший у меня на даче. Одной из моих "кузин", А. М. Смирновой, он подарил книжку "Серебряный герб" с такой надписью:
Как летом приятна нарзанная ванна,
Так мне, окаянному, Анна желанна.
Он много лет разыгрывал влюбленного в мою младшую сестру: гуляя с ней по снежной нашей аллее, рисовал на снегу пронзенное сердце и писал по-английски объяснения в любви; в письмах ко мне не забывал передать "поклон Ей". А на книжке Уитмена, подаренной ей, он написал такое стихотворение: