Воспоминания о людях моего времени
Шрифт:
— Александр Рогнедов, — сказала Тэффи, представляя его мне, поблескивая умными, насмешливыми глазами. — Если понадобится вам выступать в Корее или на Цейлоне, обращайтесь к нему. Он все может.
Рогнедов улыбнулся с таким видом, что ему ничего не стоит устроить чтение и на Суматре.
Ни в какие дальние края я не собирался, к импресарио был вполне равнодушен, но молодой киевлянин сразу мне понравился. Понравился и канул в поток дней, того, что называем мы нашей жизнью.
Вынырнул он неожиданно, когда меньше всего о нем думалось — в Префектуре, где мы с женой выправляли заграничные пaспорта и, как типы нерасторопные, что-то мялись, не знали, куда сунуться. Молодой человек мгновенно все уладил (всюду
Много лет она длилась. Общая любовь — Италия. Общность среды — литературный круг. В пестроте дней, навсегда ушедших, вижу в связи с Рогнедовым Бунина, Алданова, Тэффи, Вейдле и других — он всех знал, с некоторыми имел литературные отношения, всем интересовался, налету все хватал, и как натура художническая, склонная и к авантюре, жизнью упивался. Любил жизнь, обольщения ее и красоту, прелесть картин и пейзажей Флоренции, прелесть женских глаз, блеск ресторанов, путешествия по дальним и не очень дальним, но чудесным странам на букву «И»: Италия, Испания. Перелеты через океан, турне с певицей или знаменитым писателем по Бразилии, налет на Кубу. Трудно было усидеть на месте этому человеку. И невозможно жить без увлечений и фантазий — увлечения ли женщинами или невероятные предприятия — прием с посланниками (маленьких республик), обеды французских писателей и путешествия, путешествия… — «Странник я на Твоей земле», — мог бы сказать этот неутомимый путник и неутолимый жизнелюб.
Дружески звали мы его Казановой. Но для Казановы по тогдашним временам поле деятельности — Европа, Для нашего Казановы ничего не стоило слетать в Венесуэлу, или свезти труппу на Формозу. Как у Казановы, вечные у него романы, будто он и «связан», в то же время всегда одинок, ибо казановические связи бренны, в некий час все Казановы остаются один на один с Вечностью.
Но, пока жил, любил он и мишуру жизни. Как Казанова — любил карточные столы, азарт, рулетку. Казанова играл в венецианских ridotto — игорных притонах XVIII века. Как бы повторяя его, Казанова XX века последней, почти предсмертной своей удаче обязан Венеции: из отеля Даниэли написал мне торжествующее письмо: блестящая победа в казино, сотни тысяч лир («А когда направился играть, было у меня всего двенадцать»). Успех оказался, конечно, кратким: очень скоро он все спустил и приехал в Париж, как всегда, налегке.
В письме из Венеции были, однако, и такие слова: «Пошел на часок в Academia насладился Карпаччио, Тьеполо и Беллини. Забрел в S. Zacharia, где преклонил колени пред Беллиниевской Мадонной, единственной женщиной, которой остался верен до последнего вздоха. Атмосфера шедевра этого удивительна. Все сосредоточились, ушли в глубокий внутренний мир. Вспоминается выражение Мальро: «Голос тишины». Благостное религиозное напряжение выразилось здесь в какой-то ощутимой тишине, нежно нашептывающей тайны неба. Ей беззвучно аккомпанирует на скрипке св. Цецилия, сидящая у подножья трона Богоматери. Я думал о вас, о близких ваших. Я помолился безгласно о всех вас и вышел на залитую солнцем площадь».
Александр Павлович был верующим, исповедывался и причащался. Ходил обычно к теперь тоже покойному епископу Иоанну на Сергиево Подворье. Вот это, вероятно, была картина! Наш Казанова и наш «Бог-Саваоф». Этому-то утесу Православия и старого режима каялся современнейший перекати-поле, смиренно принимал укоризны за ветрености свои — «несть бо человек, иже не согрешит».
На рю Дарю нередко бывал он у литургии всегда почти в свои наезды в Париж.
Он появлялся нежданно, жил всегда в маленьком отеле у Мадлен — кажется, единственное место, где чувствовал себя
Несколько раз я отказывался, но наконец в 49 году «странное путешествие» совершилось: в Италию, и без всяких антреприз.
В Ницце все собрались: Казанова, мы с женой, да из Испании прелестная артистка синема, тихая, даже застенчивая Анита.
Оттуда проскочили в Италию. Все путешествие было какой-то прощальной молнией. Времени мало, денег тоже, мы захватили, однако, и Геную, и Венецию, и Флоренцию — места, связанные с молодостью нашей и светом ее.
Во Флоренции положение стало острым: касса пустела, впереди еще Рим. Я сказал Казанове:
— Снарядов не хватает. Отступаем. В строгом боевом порядке. Он почти рассердился.
— Я вам говорил, что довезу до Рима. И довезу. Возил труппу лилипутов на Филиппинские острова, и мы не доедем до Рима!
Через час вернулся из банка, потряс пачкой лир, с победоносным видом.
— Вэра, — сказала Анита: — dites-lui [11] , чтобы он не пошел в казино, а то проиграет.
Казанова элегантно поклонился.
— Ангел мой, во Флоренции нет казино — к сожалению! Вечером мы были уже в Риме. Это и оказалось прощанием с ним — больше его не увидеть. Попрощались и с Вячеславом Ивановым. Он жил на том Авентине, таинственном холме нашей молодости, где тогда были какие-то огороды, в низине камыши, остатки циклопических стен Сервия Туллия. Теперь Авентин весь застроен, никакой таинственности. Не знаю, слышен ли из окон Вячеслава Иванова Angelus церкви Алексея Человека Божия, или заглушают его автомобили и скутеры своим шумом?
11
Скажите ему (фр.)
С Вячеславом Ивановым встреча была дружеская и грустная: он мог сделать по комнате всего несколько шагов.
— Сначала я читал в Университете, потом студенты ездили ко мне сюда, а вот теперь я и здесь не могу с ними заниматься.
Месяца через три он скончался.
А Казанова продолжал стремительно — безостановочный бег свой в жизни. В Мадриде выпустил остроумную книгу об Испании, от лица воображаемого американца-путешественника, там же издал огромный том международных авторов — тоже об Испании.
Наконец, в фантастических своих изысканиях решил, между двух турне в Америку, основать мировое Общество Друзей Флоренции, с целью способствовать ее монументам и благоденствию… — вообще без этого Общества она погибла бы. Председатель — знаменитый Беренсон, историк флорентийского искусства, эксперт с мировым именем по части картин, владелец виллы Тatti под Флоренцией, обладатель картинной галереи (с музейным Доменико Венециано!) и чудесной библиотеки в сорок тысяч томов, — все это рядом с Сеттиньяно, откуда Флоренция видна, как на ладони.
Кого-кого не было в числе членов. От магнатов денежных, чрез знаменитых политиков, европейских писателей, до нас с Алдановым: мы тоже почетные члены Общества! Теперь-то уж дело в шляпе. Генеральный секретарь, конечно, Рогнедов.
Планы были гигантские, но удачи не оказалось. Общество просуществовало лишь в мечтах Казановы.
Иль только сон воображенья В пустынной мгле нарисовал Свои минутные виденья, Души неясный идеал.