Воспоминания о Марине Цветаевой
Шрифт:
А яблоко ты съела?
Конечно, тут же!
А что теперь с Женей?
Не знаю. Десяти лет я уехала за границу и больше не возвращалась в школу.
Ты ее и теперь любишь?
Да, как все прошлое!
Расскажи еще!
Вот другой случай, тоже смешной. Мне тогда было четыре года. Мы с мамой пришли в гости к моей крестной в чудный дом, заставленный старинной мебелью, пальмами, зеркалами… На столах лежали дорогие безделушки и конфеты, на полу — белые медведи в виде ковров. (Помню, как я целовала одного прямо в морду!) После чая мама отпустила меня погулять по комнатам. «Только ничего не трогай на столе! Не будешь?» — «Не буду!» — «Ну, иди!» Я пошла. Я,
«Да, — серьезно ответила я, — комнаты-то и у нас просторные, только конфеты у мамы заперты».
Твоя мама всегда запирала конфеты?
К несчастью, да. Но как-то раз к нам приехала одна мамина знакомая и привезла нам три шоколадных яйца. Мы с Адей — это мой брат — сразу съели свои, а Аля — моя маленькая сестра — побоялась огорчить маму и не съела. Приезжает мама. Няня ей еще в передней успела что-то рассказать про яйца. «Ну, дети, покажите мне шоколадные яйца!» Мы стоим рядом. Аля за спиной передает Аде свое яйцо: «Вот». — «А твое, Мара?» Адя мгновенно прячет его за спину и передает мне. Я храбро показываю. «Дай-ка его мне на минутку!» Конечно, — бедная Аля! Мама сначала очень рассердилась, а потом смеялась и хвалила Алю.
Аля тоже была с большой головой?
Нет, с маленькой. Она была совсем другая, — веселая, ласковая, приветливая, всем улыбалась, ко всем шла. Когда ей было три года, она снималась. Сама положила ногу на ногу, сложила руки. Улыбнулась и спросила фотографа: «Хорошо?» Но она ужасно часто плакала. Чуть подадут суп, сейчас же: «И-и-и». Мама — упрашивать: «Аленька. Милая, золотая!» — «Аинька не хочет». (Она сама себя звала Аинькой.) «Ну, одну ложечку! Ну, ради мамы!» — «И-и-и». Или мы что-нибудь отнимем у нее, сейчас — к маме. Идет по лестнице: «И-и-и», — в зале, в гостиной уже тише (нужно же беречь голос!), а как подойдет к маминой двери, сразу изо всех сил.
Она хитрая была!
А вы не хитрые?
Тоже хитрые. Мара, я у тебя хочу одну вещь попросить.
Какую?
Хочешь быть моей сестрой?
И моей тоже!
Нет, одной моей! Я первый сказал. Правда, Мара, я первый сказал?
Правда, Кира, но я все-таки не согласна.
Почему?
Если я буду твоей сестрой, мне придется читать тебе нравоучения, заставлять тебя мыть руки, не позволять на прогулках водить пальцем по заборам… Ты меня в конце концов разлюбишь. Когда ты через несколько лет прочтешь «La Princesse lointaine», [275] ты меня поймешь.
275
«Принцесса Греза» (пьеса Э. Ростана).
Какая это Princesse?
Лучшая из всех, — лучше Спящей красавицы, лучше Золушки и всех других. У меня к вам одна просьба, мальчики: каждый вечер молитесь о здоровье и долгой жизни Ростана. Это принц, который нашел эту принцессу.
Где?
В замке Триполи, на берегу моря. Он, кроме нее, нашел еще одного принца — сына Наполеона, герцога Рейхштадтского
Я про Наполеона знаю. Он все у всех отнял. А потом его посадили на остров, и он умер.
Он был герой! Мученик
Он тоже воевал?
Нет. До четырех лет он жил во Франции, катался в колясочке, запряженной козами, сидел у Наполеона на коленях. По вечерам французская няня пела ему песни. А потом проклятые австрийцы увезли его к себе. Он не хотел уезжать из дворца. «Когда папы нет, я здесь хозяин!» хватался за портьеру, плакал. Но его все-таки увезли. А через год англичане обманом взяли Наполеона в плен. Он на своем острове все время думал о сыне, тосковал о нем. Маленький Наполеон тоже не мог забыть своего отца. Хотя ему было четыре с половиной года, он упорно не хотел говорить по-немецки, и учитель прямо не знал, что с ним делать.
Совсем как с нами! — вырвалось у меня.
Потом он, конечно, выучился, но всю жизнь, до самой смерти, был в душе сыном Наполеона и французом.
Он давно умер?
Давно, почти сто лет тому назад. Он умер от тоски по Франции, юный, прекрасный, в печальном шенбруннском замке. Вы будете за него молиться?
Да, и за ту принцессу, и за принца Ростана, который их обоих нашел. Будем молиться, Женя?
Да, три поклона за каждого.
Сделайте это сейчас, милые!
У каждой кроватки по белой склоненной фигурке. Два детских голоса:
Упокой, Господи, душу той принцессы…
Упокой, Господи, душу Наполеона и его сына, маленького Наполеона…
Дай, Господи, здоровье и долгую жизнь принцу Ростану…
На коленях третья фигурка — темная. В темноте третий голос:
Упокой, Господи, душу Наполеона II, короля Римского, принца Пармского, герцога Рейхштадтского…
Там, где молятся трое…
Дорогие мальчики!
Вы сейчас спите и не знаете, как неблагодарно и неблагородно поступит с вами ваша Мара. Эти де ночи с вами дали мне больше, чем два года в обществе самых умных и утонченных людей. Чего я хочу от жизни? Безумия и волшебства.
С первого взгляда вы признали во мне сумасшедшую, вглядевшись пристальнее — волшебницу.
У меня нет дороги. Столько дорог в мире, столько золотых тропинок, — как выбирать?
У меня нет цели. Идти к чему-нибудь одному, хотя бы к славе, значит отрешиться от всего другого. А я хочу — всего! До встречи с вами я бы сказала: у меня нет друзей. Но теперь они есть. Больше, чем друзья! Так, как я вас люблю, друзей не любят. У меня к вам и обожание и жалость. Да, я жалею вас, маленькие волшебные мальчики, с вами сказками о серебряных колодцах и златокудрых девочках, которые «по ночам не спят». Златокудрые девочки вырастают, и много ночей вам придется не спать из-за того, что вода в колодцах всегда только вода.
Сейчас шесть часов утра. Надо кончать. Я не простилась с вами, потому что слишком вас люблю.
Мара
P.S. Не забывайте каждый вечер молиться о маленьком Наполеоне!
Э. МИНДЛИН
ГРАБИТЕЛЬ И ПОЭТЕССА
Мне тем легче воспроизвести сцену визита необыкновенного грабителя, что петухивная комната, в которой она разыгралась, две недели спустя стала моим пристанищем в малолюдной Москве начала двадцатых годов. Это была одной из трех комнат ее квартиры в Борисоглебском переулке, переименованном в улицу писателя Писемского. [276]
276
Ныне — Борисоглебский переулок