Воспоминания о Тарасе Шевченко
Шрифт:
происхождения, что встречается редко и теперь, а 50 лет тому назад было самым
незаурядным явлением, но, напротив, неизменно подчеркивал это происхождение свое,
гордился им. Любовь свою к народу он выказывал всегда и словом и делом. И меньшая
братия глубоко ценила это необычное отношение к ней земляка, вышедшего в паны. Если из
воспоминаний г-жи Крапивиной мы знаем, как полюбили «дядьку Тараса» дети, к /129/
которым он выказывал такую доброту и любовь, если
известно, как, знакомясь с поэтом, ценили его лучшие люди того времени, то на
простолюдинов личность Шевченка и отношения его к ним должны были производить
прямо-таки неизгладимое впечатление, тем более, что ничего подобного они не видели со
стороны других панов. Автор «Граматки» любил крестьянство не только в его
125
совокупности, но и в каждой отдельной личности из крестьянской среды, он знакомился и
сближался с нею, всегда находил подходящий материал для бесед, советов и утешений.
Приведу лишь случайно дошедшие до меня сведения, обрисовывающие отношения
Шевченка к землякам — простолюдинам.
Покойный В. М. Юзефович в 1863 г. рассказывал мне, что Тарас Григорьевич был в
большой дружбе с Василием, лакеем его отца М. В. Юзефовича. В годы, предшествовавшие
ссылке 1847 г., Шевченко вместе с Костомаровым и Кулишом был желанным гостем в
салоне М. В. Юзефовича и в его кабинете помощника попечителя Киевского учебного
округа. Часто бывая здесь по приглашению, Шевченко познакомился и подружился с
Василием, и вот он стал посещать последнего, проводить с ним в передней целые часы,
немало шокируя этим «господ». Иногда, направляясь по приглашению к последним, он в
передней вступал в разговор с Василием, беседа затягивалась, и Шевченко слишком поздно
являлся в гостиную. Об этом знакомстве Шевченко не забыл и во время продолжительного
невольного отсутствия: после возвращения из ссылки, он, будучи в Киеве, ни разу не сделал
визита Юзефовичу, но с Василием он возобновил знакомство, посетил его и приглашал к
себе.
[Припоминается мне еще эпизод, в котором также выразились особенности общения
Шевченка с простолюдином и сильное влияние, которое он оказывал на него. В 1864-м году
я проживал летом на даче в Китаеве (в окрестностях Киева). Здесь 6-го августа в храмовой
праздник всегда собирается много народу из Киева, преимущественно простого. После
богослужения усаживаются в лесу на голой земле небольшими группами, являются
самовары, угощение, пение и другие развлечения. В том году я заметил в одном месте
сравнительно большую толпу, человек около 30-ти; подойдя ближе, я увидел, что посреди
толпы на
коричневом сюртуке и обыкновенной фуражке; с виду ему было около 40 лет, лицо его, в
этот момент очень красное и сильно вспотевшее, было выбрито, кроме усов. Громко и
внятно обращался он к окружающим с украинской речью, говорил он с чрезвычайным
одушевлением и с сильной жестикуляцией. На мой вопрос, кто это, стоявший тут же
слушатель ответил мне, что это киевский мещанин, портной Чапыга. Речь его представляла
какую-то восторженную импровизацию, не отличавшуюся последовательностью; он
говорил о прошлом Украины, о козаках, о гетьманщине и ее уничтожении, об императрице,
Екатерине II, Потемкине, разореніи Запорожья, о Магдебургии и ее уничтожении, о
крепостном праве, об освобождении крестьян и наделе их землею. К козачеству, Запорожью,
Магдебургии и к крестьянству Чапыга относился с глубочайшим сочувствием, а к врагам их,
на которых он указывал, с беспощадной ненавистью. Речь его не лишена была своебразной
силы и остроумия; в ней постоянно приводились меткие пословицы, отрывки из народных
песен, всего чаще из произведений Шевченка, но отличалась она, кроме отсутствия
последовательности, также беспощадными, часто очень циничными сарказмами. Кончилось
собрание очень неожиданно: бывшие в числе слушателей солдаты обиделись за какую-то
направленную по их адресу остроту Чапыги; началась взаимная брань, скоро перешедшая в
драку; толпа рассеялась. В течение года я еще раза два встречал Чапыгу: мои знакомые
видели его не раз на народных гуляниях, а также на вечерах в Жандармском саду (сад
находился там, где теперь Николаевская, Ольгинская и Меринговская улицы); его всегда
окружала толпа, к которой он, не всегда трезвый, обращался с речами, сходными со
слышанной мною в Китаеве. Вскоре потом я уехал из Киева, и дальнейшая судьба Чапыги
мне неизвестна. Вспомнил я о нем, потому что в своих речах он постоянно упоминал о
Шевченке, которого глубоко почитал. Он приводил некоторые подробности, впрочем
известные, из жизни Шевченка, рассказывал о его происхождении и грустной молодости, о
его ссылке, возвращении и смерти. При этом он постоянно ссылался на близкое личное
знакомство с Шевченком, упоминал о том, что последний не раз бывал у него и у его
приятелей, подтверждал свои сообщения ссылкой на слова, слышанные от самого поэта; в
126
его словах о последнем ясно выражалось безусловное доверие к авторитету Шевченка,