Воспоминания об Илье Эренбурге
Шрифт:
От составителей
Нарисовать — даже коллективными усилиями — портрет Ильи Эренбурга непросто.
Биография И. Г. Эренбурга связана с историей нашего века прямо и тесно. Очень часто он оказывался на тех перекрестках нашего столетия, где сильнее всего дули ветры истории. Самые значительные события XX века революционное движение в России, первая мировая война, Октябрьская революция, борьба с фашизмом, Великая Отечественная война, движение сторонников мира — очень многое определили в судьбе и творчестве Эренбурга. И невозможно рассказать о нем, не касаясь так или иначе всех этих событий.
Надо иметь в виду и то, что Эренбург, в ранней юности принимавший участие в революционном движении, впоследствии отошел от
Путь Эренбурга был сложным, случалось ему и оступаться. Но он не уставал искать, не боялся меняться, отвергать то, во что верил прежде, если находил в жизни свидетельства своей неправоты. Начав со стихов, которые, как он сам признавался, заменяли ему ту "общую идею", о которой тосковал герой "Скучной истории" Чехова, писатель пришел к твердому убеждению, что искусство — это оружие в борьбе за лучший мир и более совершенного человека, что художник не может не быть борцом. Об этой эволюции говорится на страницах сборника, говорится лаконично, потому что ее легче и естественнее проследить исследователю, чем запечатлеть в мемуарах. Но читателю, приступающему к чтению этой книги, наверное, нелишне о ней напомнить.
Без преувеличения можно сказать, что Эренбург объездил весь мир, не раз своими глазами видел то, что затем входило в учебники истории, участвовал во множестве конгрессов, конференций, дискуссий, дружил или близко наблюдал людей, имя которых было у всех на устах, — и не только известных писателей и деятелей культуры, но и военачальников, дипломатов, ученых, политиков. Вот почему в этой книге помещены воспоминания не одних литераторов.
Илья Эренбург прожил большую и долгую жизнь. И сейчас уже почти не осталось людей, которые могли бы рассказать о его молодости, о его первых шагах в литературе, — в этой книге не все периоды жизни писателя освещены с одинаковой полнотой и подробностью, большая часть материалов относится к годам его зрелости, второй половине 30-х годов, военной и послевоенной поре. Но дело не только в этом. Не нужно доказывать, что именно во время гражданской войны в Испании и особенно Великой Отечественной войны к Эренбургу приходит всенародное признание, имя и произведения его становятся известны самому широкому читателю.
Литературное наследие Эренбурга обширно — он писал много, и, кажется, нет жанра, к которому бы он не обращался. Автор романов и лирических стихов, он испытывал особое влечение к газетной полосе, к публицистическому слову, к разговору с читателем о злободневных проблемах. Были в его жизни целые периоды (например, в годы Великой Отечественной войны), когда он полностью отдавался такой работе. И это диктовалось не только обстоятельствами того времени, а и его отношением к литературе как к оружию. Однако его газетные статьи были подлинным и высоким искусством: они пользовались необычайной, как единодушно свидетельствуют авторы этого сборника, популярностью в дни войны, а многие из них сохранили свою силу и в наше время. Надо сказать, что разные стороны творчества Эренбурга, как и разные периоды его, получили в сборнике неодинаковое освещение, хотя в некоторых публикуемых материалах речь идет по преимуществу о творчестве, а не о биографии писателя. Но подобная избирательность — общее свойство такого рода мемуарных сборников.
Эренбург, несмотря на присущую ему ироничность, был человеком очень эмоциональным, увлекающимся, а если он что-то отстаивал или отрицал, то делал это страстно, запальчиво, и его взгляды и оценки, особенно в сфере литературы и искусства, не свободны от субъективизма и крайностей. Все это, само собой разумеется, отражалось и в его творчестве — наиболее явственно, пожалуй, в книге "Люди, годы, жизнь", потому что это рассказ о себе, о своей жизни.
Воспоминания о писателе помогают понять и некоторые источники его слабостей: теперь яснее видно, какие увлечения Эренбурга были временными, преходящими, а на чем он стоял твердо. Правда, надо отметить, что некоторые из этих воспоминаний тоже субъективны (в том числе и в оценке и толковании мемуаров Эренбурга), но они — так как в сборнике выступают много авторов взаимно корректируют, дополняют друг друга.
В книгу включены воспоминания и уже публиковавшиеся и специально для нее написанные. Конечно, каждый из этих материалов еще не портрет большого и сложного художника, видного общественного деятеля, яркого и самобытного человека, каким был Илья Эренбург. Но, собранные вместе, они помогут читателям составить более полное представление об облике Ильи Эренбурга, чем у них было прежде.
Конст. Федин
Солдат и художник
Эренбург — товарищ наших трудов и дней, художник-современник, выдающийся советский публицист и общественный деятель, посвятивший всю страсть своего литературного таланта и темперамента боевому делу сотрудничества народов в защиту мира. Писательский путь его глубоко своеобразен и красочен.
Как сверстник Ильи Эренбурга, я могу считать, что мировая история заставила его задуматься примерно еще во времена англо-бурской кампании, что он помнит живые русские впечатления о так называемом «боксерском» восстании в Китае, что без слишком усердного заглядывания в справочники он мог бы писать роман из эпохи Ляояна, Мукдена, Порт-Артура, Цусимы.
Что же говорить о первой мировой войне? К этому сроку Эренбург обладал практическим знанием революционной работы, познакомился с знаменитой киевской тюрьмой — Лукьяновкой, попробовал несладкий хлеб политического эмигранта, давно уже писал стихи.
Первая мировая война, думаю я, тягостнее всех потрясений наложила черную свою печать на сознание и на сердце художника. Именно поколение двадцати-двадцатипятилетних содрогнулось тогда душой, пережив разгром и унижение самых человечных, самых чистых надежд юности. Свидетели кровавого неистовства хищников из-за дележа мира, свидетели бесчисленных и бессмысленных смертей одних своих товарищей, разложения и упадка других, молодые люди военного четырехлетия во множестве махнули на себя рукой, как на "погибшее поколение". Что они погибли, их на все лады уверяли те, кто их погубил, уверяли не без корысти для себя, потому что дорога спасения была одна — это дорога в революцию, а оружие революции и было направлено против виновников гибели молодого поколения в мировой войне.
Трагедия войны сказалась на многих писателях, приходивших тогда в литературу. Все роды отчаяния посетили в ту пору совесть поэтов. Иногда это было презрение к недавним богам и святыням — без разбору, иногда страх за будущее, иногда бунт против всего на свете.
Эренбург, начиная с молодых лет, был человеком огромного и все время растущего запаса наблюдений. Широта их перенасыщала воображение, воспаляла его, и если бы Эренбург не работал непрерывно, как он блестяще умеет работать, мне кажется, наблюдения изнурили бы его, подобно излишку сахара, изнуряющему организм.
Наблюдения велись Эренбургом и непосредственно в гуще жизни, в кругу простых и непростых людей, и сквозь призму той среды, которую я назвал бы атмосферой Эренбурга, — сквозь разноречия литератур, печати, всех видов искусств, всех видов и подвидов политики.
Откуда пришел тот Эренбург, которого мы слышим, видим, чувствуем сегодня?
В искусстве, в литературе, как в жизни, ничто не может зародиться самопроизвольно — все растет из своей почвы, из своего корня. Если меня удивляет какое-нибудь полотно живописца, я хочу знать, что было сделано мастером раньше, как он учился, как он писал, прежде чем создал удивительное полотно. И если я сегодня не могу оторваться от иных страниц Эренбурга, я спрашиваю себя: из каких зерен выросло его искусство?